— Бэлка, — чуть более спокойным, но, всё равно, разгорячённым тоном позвал Балясин. — Иди сюда!
Дрожащая от страха Бэлла, приближаясь на ватных ногах, не отрывала взгляда от письменного стола. Это действительно было страшно — пустой стакан — сам! — медленно скользил по стеклу!
— Вот она… заклинание спрятала… — с жаром объяснял Балясин трясущейся Бэлле — Вот почему!..
Он кивком указал на аквариум, где рыбки продолжали свою странную бешеную пляску.
— Здесь же всё совпадает… и Иерихонские трубы тоже… Я тебе сейчас прочитаю…
— Не надо!.. Не надо читать!.. — умоляла Белла, сжимая руку Балясина, и не отрывая взгляда от стола, где стакан уже дополз до самого края.
Балясин хотел отмахнуться от её страхов, но, внезапно, зазвенел разбившийся стакан. Руки Балясина бессильно упали.
— Не слушай её больше!.. Никогда не слушай её голос! — рыдая, закричала Белла и кинулась в коридор.
— Теперь вы меня в сумасшедший дом посадите — каким-то отрешённым, тусклым тоном сказала Бэлла, глядя в одну точку пустыми глазами. — Только я сама это видела… Сама, понимаете… Волны, вдруг, в аквариуме. На месте стоят — не двигаются. И до этого… иногда в кабинете кто-то вздыхал. Прямо в затылок дышит, а обернёшься — никого нет. Занавески колышутся, хотя окна закрыты. Вы считаете — я с ума сошла?
— Ну что вы, Бэлочка. Я вам верю. Мы найдём объяснение, обязательно найдём. А что было написано в том заклинании?
— Я не знаю…
— И куда оно делось, вы тоже не знаете?
— Тоже… Можно… я домой поеду?
— Вы что, не верите нам?
— Я верю. Но я… очень ребёночка хочу. Простите меня, простите…
— Это вы нас простите. Мы вас проводим. Егор!
— Нет, нет — я сама! Вы не беспокойтесь — я машину найду. Я доеду. Но… я сама.
Колапушин, выйдя из кабинета, смотрел на неё, через распахнутую дверь приёмной до тех пор, пока маленькая поникшая фигурка, пройдя длинный коридор, и простившись, с попавшимся навстречу Витей, не скрылась за входной дверью.
Витя, встретившийся глазами с Немигайло, попытался незаметненько, что это называется, слинять за угол. Но Егор следовал за ним неумолимо, как кондор, узревший в долине долгожданную ослабевшую добычу.
— Стой!
Витя, повинуясь грозному указующему персту (честно говоря, больше смахивающему на сардельку), замер, словно его застигли за чем-то нехорошим. К ним, не спеша, приблизился Колапушин.
— Вот, Арсений Петрович, от него мы всё сейчас узнаем! Ну, как служивый служивому, скажи: хоть ты-то здесь человек нормальный?
Витя затравленно покосился сначала на одного, а затем на второго сыщика.
— Я завтра увольняюсь.