— О чем письмо? — пробормотала Матильда, когда любопытство взяло у нее верх над щепетильностью.
— Лицей приглашает Марселя на встречу выпускников.
— Бедняжечка!
Ну нет! Только без нытья! Поверх головы тети я обратилась к Миландру, как в дни нашей юности:
— Ты пойдешь, Филин?
Люк пожал плечами. Я продолжала настаивать:
— Но ведь выпуск тридцать восьмого года — ваш выпуск… словом… твой.
— Да, — согласился он. — Ну и что из этого? Хотя, понимаешь, вечером после устного экзамена по философии мы дали друг другу что-то вроде клятвы. Мы поклялись прийти на этот юбилей, а потом собраться в «Дюпон-Латэне», в подземном зале — знаешь, в том, с аквариумами — чтобы встретиться, моя дорогая, и об-ме-нять-ся о-пы-том! В восемнадцать лет обожают громкие фразы!
Я подняла руку, стараясь заставить его замолчать. Но Люк уже закусил удила.
— Если говорить об опыте, то, надо признаться, мы его получили сполна. Война, трупы, разрушенные города, плен, упущенные возможности, незаконченное ученье, в большинстве случаев загубленное будущее… что за прелестные темы для легкой беседы! Нет, право, не думаю, что все мы еще хотим рассказывать друг другу о своих успехах. Даже те, кто чего-то добился в жизни, — два-три человека, не больше, и то одному богу известно, как они это сумели! — даже они, и прежде всего они, не придут исповедоваться, как им это удалось. К тому же мы забыли друг друга, жизнь расшвыряла нас в разные стороны: я в какой-то мере поддерживал знакомство с тремя-четырьмя парнями, которые, насколько мне известно, корпят в конторе или продают зубную пасту. Да и само место не подходит для встречи: в зале с рыбками теперь ресторан.
— Ну, это уже мелочи.
Меня удивил собственный голос. Но Люк, не обратив на него внимания, продолжал громоздить одно на другое возражения, которые выдавали его страх — вполне оправданный — послужить для своих бывших соучеников выгодным фоном. Я его уже не слушала, Я напевала — про себя. И при этом машинально вырезала из картофелины нечто вроде головы монаха, оставляя часть кожуры для капюшона и две черные точки для зрачков. Но главное, я прикидывала. Задумано неплохо, не правда ли? Неплохо. И только часы у соседа внизу, пробив двенадцать раз, вывели меня из состояния оцепенения. Я увидела, что Люк наконец собирает свои рисовальные принадлежности.
— Я убегаю, — сказал он, одним рывком запирая от пояса до воротника застежку-«молнию» на своей ужасной куртке.
Истолковав мое молчание по-своему, он подошел ко мне ближе и положил на мою руку свою грязную ладонь, от которой пахло льняным маслом.