— Короче… — продолжает Беллорже.
Ах! Наконец-то. «Короче» — обожаю это слово.
— Короче, я хочу проделать опыт. Не так давно я видел на улице агента по продаже предметов домашнего обихода. Он ходил из дома в дом, раскрывая и закрывая чемодан, изливая потоки красноречия, чтобы в конце концов всучить кусок мыла или коробку воска для натирки полов. И я подумал: «Что, если и мне не ждать людей, а идти к ним в дом, туда, где они не смогли бы от нас увильнуть, где они были бы вынуждены нас терпеть?»
Это лучше. Гораздо лучше. Вступление было ни к чему. Пускай бы он сразу так мне и сказал: «Они были бы вынуждены нас терпеть». Эта фраза приводит меня в восторг. Какая скучища, что Паскаль, развивая свою идею, опять завелся:
— Ходить из дома в дом, представляя огромную фабрику прощения, выйти за пределы храма, мрачного, как магазин без покупателей, стать коммивояжером бога…
Да, да, конечно. Лучше бы он приберег эти слюни для консьержек, вооруженных щетками, или мещан в ватных халатах, которые примут его с надменным видом. Святое писание с доставкой на дом… «Армия спасения», куда там! «Подохнешь со смеху», — сказал бы Серж, который в этот момент, уступая любопытству или нетерпению, прижал нос к стеклянной двери. В конце концов, почему бы и нет? Не знаю, стоит ли игра свеч. В сущности, результат меня мало волнует. Пускай он получит его себе в придачу! Мне же интересно наблюдать, как Паскаль, отказавшись от своего прогулочного шага, отправился по выбранному им пути, прижав локти к бокам. Отметим с чувством некоторой досады: похоже, что он пришел к этому сам, в тот момент, когда мы с ним утратили контакт.
— Да это же Нуйи! Что он тут делает? Неужели вы приехали вместе с ним?
Голос Паскаля, заметившего Сержа за стеклом, внезапно стал сухим, твердым, далеко не апостольским. Он краснеет, и его нос морщится у переносицы, приподнимая очки. Руки мнут одеяло. Я дружески машу рукой — жест, который может быть адресован и к тому и к другому и означать как «Успокойся!», так и «Подожди меня еще минутку!». Потом я невозмутимо объясняю:
— Серж привез нас на машине. Он не решился войти. Возможно, так оно и лучше: от людей, которые сами себя винят, толку не добьешься.
— Но в конце концов, — возмущенно восклицает пастор, — я вас не понимаю, Констанция! После того как Нуйи поступил с нами подобным образом, неужели вы продолжаете с ним видеться, неужели вы поддерживаете… его? Не можете же вы одновременно интересоваться и им и…
Он не решается закончить: «…и мной». Но его взгляд стал жестким. Это, однако, не мешает мне чувствовать себя очень спокойно. На моей стороне закон и пророки, мой священничек!