Борис Николаевич махнул рукой и вновь взглянул в листок.
— Илья Аронович Левинсон. Ну у этого так, скромненько, детишкам на молочишко… — с ухмылкой заметил Президент. — Всего-то два миллиона с небольшим в банке Нью-Йорка, акции и прочая мура: даже на дом приличный не посмел наворовать. — Он вновь зло усмехнулся. — Все, хватит, про остальных и читать не стану, что язык зря ломать, и так все ясно: воруете исподтишка, без стыда и совести, понимаешь, а позорите меня и страну по крупному и в открытую. Ну просто шакалы какие-то!
Президент встал и, сделав несколько шагов, вплотную подошел к сидящим напротив него приближенным.
— Ну что молчите, как будто воды в рот набрали?! — закричал Президент, размахивая над их головами листками с обличающими цифрами.
— Наглая клевета! — боязливо подал голос Щенников.
— Этим бумагам нельзя верить, вас дезинформируют, — тут же, подхватывая, поддакнул Калошкин, давний приятель Щенникова. — Надо во всем спокойно и непредвзято разобраться!
— Уже! Уже разобрался! — рявкнул Президент. — Вы вообразили, что я лаптем тут щи хлебаю и не могу без вас и шагу ступить? АН нет! Нашлись толковые и честные люди, помогли, понимаешь, правду увидеть.
— Кто они? — встрепенулся Скворцов.
— А вы, Семен Макарович, вообще помолчите, — отмахнулся от него Президент, — от вас же за версту перегаром несет. — Он даже демонстративно и брезгливо принюхался. — С завтрашнего дня с вами работать не буду!
— А как же…
— Зама вашего назначу, Фадеева, не бойтесь, без вас не пропаду, проживу как-нибудь. — Президент повернулся к остальным. — Значит, так, господа хорошие… и родственнички мои милые, и ваши отсутствующие друзья, сор выносить из избы не хочу и не буду, нечего наших врагов и журналистов этаким безобразием радовать на потеху всему миру, но обещаю: вас всех я к ногтю-таки прижму! — Борис Николаевич внимательно посмотрел каждому в глаза.
— Вот что я решил! — Он рубанул воздух рукой, словно ставя окончательную точку. — Даю вам две недели на то, чтобы все, что вы у матушки-России наворовали-нахапали, было до последней копейки ей возвращено. Не захотите по-хорошему, то есть по собственному желанию, потребую в Генеральной прокуратуре открыть на вас дела и лично прослежу, чтобы вас всех вывели на чистую воду. Вы меня знаете, я это обязательно сделаю! Никто не отвертится!
Он как будто хотел сказать что-то еще, но только с досадой махнул рукой и вышел из комнаты. В бильярдной повисло тягучее мрачное молчание: все собравшиеся были настолько поражены угрозой Президента, что, похоже, потеряли дар речи; каждый сейчас лихорадочно думал, как на все сказанное реагировать.