— Да ты чего делаешь, ненормальная?! — подбежал ближе Середин. — Мои силки… Добыча… Снасть… Какого хрена ты их выпустила?
— Они же еще маленькие, Олежка, — настойчиво сообщила Роксалана. — Они чуть не погибли.
Ведун сплюнул, безнадежно махнул рукой и отправился обратно, к вещам. Запалил костер, сходил к краю оазиса за снегом, повесил торбу на вытянутый над очагом сук. Когда вода закипела, сыпанул внутрь овса и примерно через четверть часа поставил на землю:
— Угощайся.
— Что это за варево? — заглянула в кожаную посудину спутница. — Пахнет рыбьей прикормкой.
— Она и на вкус такая же, — хмуро сообщил ведун. — Сало и ячмень мы еще утром добили, а вкусный ужин ты самолично отпустила на все четыре стороны. Остался только овес.
— Это был не ужин, — поджала губы девушка. — Это были милые маленькие оленята.
— Восемь кило парного мяса, — перевел Олег ее слова на нормальный язык. — Четыре дня могли бы есть от пуза в свое удовольствие и в ус не дуть.
— Овсянка для здоровья куда полезнее, — взяла свою ложку Роксалана и зачерпнула разварившееся зерно. — Клетчатка, микроэлементы. Пищеварение улучшает.
— От такого пищеварения только брюхо пухнет. Даже у лошадей, между прочим.
— Ну, и чего теперь, за ними по следу бежать? — примирительно ответила Роксалана. — Назад не вернешь. Хватит обижаться, давай хоть этого поедим. Они были такие хорошенькие… Я бы их все равно есть не смогла, Олежка, честное слово. И тебе бы не дала. Не обижайся, ладно? Давай, ложечка за папу, ложечка за маму. Сейчас покушаем и в постель. И я буду очень-очень послушной девочкой. Хочешь?
После заката в их оазис ворвался самый настоящий трескучий мороз, и молодые люди, забыв размолвку, волей-неволей оказались в крепких объятиях друг друга. Разлучить их смогли только жаркие лучи поднявшегося солнца. Роксалана откинулась на спину, оставив у Олега под шеей только свою руку, и уже через минуту подняла его истошным воплем:
— Оре-е-ешки!!!
— А-а?! — Въевшиеся в плоть ведуна рефлексы заставили его метнуться в сторону. Уже через мгновение он стоял на ногах, сжимая в руке меч. — Что случилось?
— Орешки… — Полуобнаженная спутница сидела на тулупе и держала в дрожащей руке горсть темно-коричневых, с серой макушкой, лесных орехов.
— Тьфу ты… — Середин спрятал клинок и принялся одеваться. — Ну, фундук. Ну, лещина. Растет она по лесам. Чего вопить-то из-за этого?
— Ты не понимаешь! — сглотнула девушка. — Сон мне приснился. Что я тут сплю, а ко мне от лошадей голая совершенно девочка подходит, лет пятнадцати. Говорит, что я хорошая и она мне подарок принесла. И, значит, орешки возле щеки кладет. Я просыпаюсь — а там и правда орехи!