После полудня началась сходка, и Эсон начал с того, что напомнил всем, кто выиграл битву. С церемонными жестами он подвел Ар Апу к правому хенджу, а потом собственными руками подвесил на поперечину его щит. Аналогичным образом он отвел налево Мовега. И теперь все обратились к центральному хенджу, к пустующей арке, возле которой прежде сидел Уала. Во всеобщем молчании Эсон направился к ней, на ходу извлекая из ножен меч. Потом неторопливо оглядел всех собравшихся: воинов-йерниев, микенцев, друидов, мастеровых из дана. И могучим резким движением вбил меч в опору хенджа. Меч глубоко вонзился в дерево и задрожал.
– Мой, – объявил Эсон и уселся перед хенджем.
Никто не попытался поднять голос, оспорить право Эсона сидеть у хенджа, право говорить за всех воинов тевты. Он победил, и до выборов нового быка-вождя все будет свершаться по его слову.
Быки-вожди начали раскладывать трофеи – воины отвечали громкими воплями одобрения. На поперечинах повисли отрубленные головы, разные украшения. Прежде чем сесть, оба вождя повесили на свои хенджи по топору на волосяной перевязи. Топоры были остры, кинжалы блестели, драгоценности ослепляли.
Сокровище Эсона было самым богатым: с хенджа свисал его собственный панцирь, рядом блестел его щит, лучился острый меч. Золотой поток тек на землю с белой поперечины. Но выше всего – там, где ее видел всякий, – висела голова Темного Человека, взлохмаченные волосы трепал ветер.
Обряды совершались много дней, едва прерываясь на ночь: всегда находился очередной знатный воин, желавший похвастать собственной удалью. Настал и черед йерниев побежденного дана, позор поражения уходил в прошлое, они снова были воинами. Они уже хвастали и собственными подвигами в недавней битве, и прежние их враги не находили в этом ничего странного.
Потом начались споры из-за добычи. Каждая из тевт считала, что билась лучше и вправе рассчитывать на большую долю. Когда воины начали гневаться и послышались оскорбления, Эсон ограничился тем, что указал на двоих микенцев, сидевших возле него в полной броне, напоминая, кто именно принес победу. Добычу делили неторопливо, все споры так или иначе разрешались, право владеть одной особо красивой гривной из витого золота было определено в кровавом поединке. Эсону вспомнились погребальные игры в Микенах: там подобные споры улаживались в состязании на колесницах: пришедший первым получал собственность убитого воина из рук местного царька. Таким способом его отец объединял Арголиду, заменив бескровными поединками войны между городами, обратив мечи арголидцев против одной лишь Атлантиды.