Неубедительны и старания представить Макошь как божество чисто женского труда-прядения, вышивания, б готовки и пр. Все эти функции присутствуют в образе Макоши, но они представляют лишь незначительную часть ее "интересов". Хотя, например, прядение как свитие-прядение жизненной нити, разумеется, гораздо более емкое понятие, чем просто рукоделие. И в этом просматривается аналогия с мойрами, прядущими нити судьбы человеческой. Но для Макоши все это узко, очень узко. Трудно представить себе, чтобы Владимир ввел богиню в Пантеон, только чтобы ублажить женщин-рукодельниц, пусть даже и судьбоносных.
Теоним состоит из двух частей: "Ма" – "мать" и "кошь" – "жребий, участь". В этом случае Макошь – "мать жребия", "мать удачи, доли" или даже "мать судьбы".
Но нам представляется, что образ значительно глубже и емче. Во всяком случае, в своей первооснове. Наверняка в нем заключается понятие о Матери всего сущего – и богов, и земли, и людей, и животных – всего, ибо это общий для индоевропейцев образ Ма-дивии – Материнского Божества. Только такая роль могла обеспечить Макоши место в продуманном языческом Пантеоне, где не предполагалось "ячеек" для "домовиков" и "домовух", бесе-нят и ведьмочек, "попутников" и "негодников".
С полным основанием мы можем считать Макошь эволюционированным образом Праматери, восходящим, по меньшей мере, к Рожаницам, а точнее, к Рожани-це-матери (их было две: мать и дочь-Лада и Леля, Лето и Артемида и т. д.). И здесь мы сразу получаем, что Лада, Рожаница-мать, Ма-дивия, Макошь – это, по всей видимости, разные названия одной Богини-матери, и притом, возможно, разные ее ипостаси. Но мы не будем углубляться в проблему Изначального женского божества, Праматери, ибо она неисчерпаема и требует отдельного объемного исследования. С нас хватит пока общего представления.
Попутно следует сказать, что великие государственные деятели Руси, ее устроители заслуживают более уважительного отношения с нашей стороны. Предполагая, что личность, сумевшая сплотить множество племен-этносов – союзов суперсоюзов племен, может по своей прихоти заставить весь "честный люд" в государстве почитать "собачку" или неведомую "иранскую птичку" и поклоняться им, мы тем самым унижаем и очерняем эту личность. И в первую очередь унижаем себя, показывая таким подходом крайнюю поверхностность суждений. Впрочем, "гипотезы" об "иранских птичках" высказывались первоначально в 30-х гг. нашего столетия. Они не нуждались бы в комментариях, если бы не продолжали кочевать из издания в издание, несмотря на то, что, казалось бы, "эпоха Покровского и его школы" давно миновала, оставив после себя зияющие пустоты, искореженную, полувытравленную память и руины.