Разумеется, Литва фактически была знакома с христианством значительно ранее, так как Русь привнесла православие на ее земли еще в Х в., да и затем после обособления Литовского княжества, произошедшего в результате вторжения Батыевых полчищ и ослабления Руси, государственной религией в этом княжестве, как, впрочем, и государственным языком и государственной системой управления, были соответственно русское православие, русский язык и русская система. Но в отличие от католических миссионеров русские православные иерархи, да и сами власти, не внедряли веру огнем и мечом среди литовского населения.
На четыреста лет дольше сохранялись в литовском народе языческие представления. Потому они и дошли до нас в первозданном виде. В те времена, когда русское население в большей или меньшей степени было вовлечено в общемировые процессы, про соседей русский летописец XII в. писал: "А литва носу из болота не кажет и на пни молится". Под "пнями" подразумевались деревянные языческие идолы.
На первый взгляд такое высказывание русского хрониста может показаться кое-кому не совсем тактичным, но для того времени отражение реальности в самых простых, незавуалированных словесах было делом вполне нормальным – вспомним хотя бы, что русские летописцы со значительно большей иронией, сарказмом, а то и просто недоброжелательностью отзывались о самих русских, не блюдущих христианских обычаев, – они и "бесовские игрища творят", и "звериньским образом живут".
Четыреста лет – срок относительный. Если мы рассуждаем о событиях 10-8-тысячелетней давности, то его можно и не брать в расчет. Для 3-4-тысяче-летних глубин это уже солидный период, который не выкинешь запросто так из хронологии. Ну, а для средневековья это целая эпоха: четыреста лет чистой народной языческой памяти – не шутка!
Литовские "перкунас" в значении "гром", "перку-ниа" – гроза, "перкунуоти" – греметь – это, разумеется, производные от теснима "Перкун-ас", а не наоборот. По описаниям несохранившихся изображений, Перкунас, так же как и прусский Паркунс, выглядит разъяренным, атлетического сложения человеком зрелого возраста с густой длинной бородой.
В основном же Перкунас предстает перед нами как герой сказок и народных песен. В них он является слушателю грозным и почти всемогущим, но добрым персонажем. В христианских же хрониках XIII-XVI вв. Перкунас всегда изображается злым духом, дьяволом или одной из его разновидностей – и это естественно, в русских летописях и богословских работах того же и более раннего времени языческие божества, включая и Перуна, рисуются или неодухотворенными "деревяшками", "пнями", или же злокозненными бесами. И потому подход к христианским сочинениям по части показа в них языческого элемента должен быть в высшей степени критическим.