А вот это – от кого?
Чинно алгебру несли
В гробе из журналов.
Тихо плакала вдали
Единица баллов.
Чепуха! Чепуха!
Это просто враки:
Кочергою на печи
Сено косят раки…
Нечто явно гимназическое, По-моему, однако, песенку принесла сестренка Марленка из единой политехнической школы. Нравы там царили поистине гимназические, даже бурсацкие. Учительница, рассердившись, командовала маленьким детям: "Встать – сесть! Встать – сесть!. Вот отбейте себе жопы…"
А это – несколько детских песенок, усвоенных от мамы – уж не знаю, где она их взяла.
О природе:
Стоит стар человечек в лесу глухом,
И беленький кафтанчик надет на нем.
Ну кто же это мог бы быть
И в лесу дремучем жить,
Беленький кафтанчик носить?
На человечке шапка красным-красна,
У человечка ножка одним-одна.
Ну, кто же это мог бы быть… И т. д.
Елочно-святочное:
Дилинь-дилинь динь – пришел к нам дядя.
Дилинь-дилинь динь – а что принес?
Дилинь-дилинь динь – подарков много Дилинь дилинь динь – в карманах у него…
Опуская "звоночки", привожу дальнейший текст:
Наш дядя – добрый?
Нет, он сердит!
Сердится дядя
На тех, кто там кричит.
Наш мальчик умный:
Он замолчал!
Сердись ты, дядя,
На тех, кто там кричал…
… Вот уйду – и кто расскажет, что же пели дети в тридцатых годах двадцатого столетия?.. Кто это сейчас помнит? А из тех, кто помнит, – кто записал?
Во всех романах, кинофильмах – по одной-две дежурных песенки от каждой поры. Впрочем, может, и не надо – больше? Вот же поставил Рязанов "Бесприданницу" ("Жестокий романс"), где Лариса поет на слова Беллы Ахмадулиной, а Паратов – "Цыганочку" на слова Редьярда Киплинга… А Пушкин, как в иронических стихах Д. Самойлова, в "Мерседесе" разъезжал!
Что ж, вольному воля, а я все же расстараюсь для историков и этнографов…
Несколько прибауток застряло в голове из тех, которыми в изобилии пересыпала свою сердобскую речь наша Маруся.
Перед чаепитием:
Чаю, чаю накачаю,
Кофию – нагрохаю!
Во время "купания меня":
С гуся вода,
А с Фелюшки – вся худоба! – так приговаривалось при обливании, хотя чем-чем, но худобой я никогда не страдал.
Никакой живописи, рисунков у нас в квартире не было, только висела тонко раскрашенная, сильно увеличенная фотография Марленки в пяти-, шестилетнем возрасте (большие серые глаза, серьезное лицо, крупные светлые кудряшки), да в "кабинете" – огромный черный портрет Сталина, оправленный в широкую, фигурного абриса, песочного цвета, раму из пробкового дерева (нашей маме подарили эту раму на заводе, выпускавшем пробки для бутылок).
Во мне потом долго жила уверенность, что вначале эта рама висела, развернутая вверх не коротким, а длинным краем.. Но тогда в ней не мог находиться тот портрет – получилось бы, что генсек висит лежа. Что же было в раме до Сталина?