– И мы поймаем его, Грация, поймаем. Так или иначе, он не уйдет, – вот что сказал комиссар.
В ее собственном кабинете к глазам Грации снова подступили слезы. Стресс, подумала она, пошло все в задницу. Мои дела, подумала она, пошло все в задницу. Сунула руку в карман, где лежал тест, но обнаружила только пистолет. Пошло все в задницу, подумала она, было бы хуже, если бы пропал пистолет.
Она подошла к доске и сняла все стикеры, на которых не значилось ничего определенного, а также те, где утверждались банальности вроде «профессиональный киллер». Все, требовавшие долговременного расследования, которое она лично не могла предпринять, например касающиеся денег. Остались только два листка, которые она повесила прямо сейчас.
Он живет в Эмилии-Романье.
У него на лбу ссадина.
Хладнокровно, не чувствуя ни отчаяния, ни ярости, лишь с ясным осознанием того, что она сидит в глубокой жопе и в данный момент ничего не может изменить, Грация сорвала с доски фотографию питбуля. Ухватилась пальцами, стиснула в кулаке, дернула с такой силой, что ноготь противно заскрипел по гладкой доске; так противно, что даже заныли зубы.
В эту минуту вошел Саррина.
– Грация, ты можешь сейчас подойти? Там один тип хочет тебе что-то сказать.
У него было лицо сыщика. Длинное, узкое, под глазами серые мешки, унылый нос свисает на губу. Одет в пальто, слишком теплое для этого времени года, высокий, почти совсем лысый.
– Карроне, – представился он и встал, протягивая руку Грации; при этом поклонился и чуть ли не прищелкнул каблуками.
Вынул из кармана визитную карточку, точно такую, как та, что уже лежала на столе у Карлизи, и вручил ей. Там значилось: «Карроне Марко, частный детектив». И ниже: «Фельдфебель вооруженных сил в отставке, большой опыт следственной работы». Такие карточки делают прямо на дороге, в специальных автоматах.
– Я вообще-то бригадир, – помялся он, – но меня обязательно произвели бы в фельдфебели, если бы не отправили в отставку.
Грация присела на угол стола, за которым расположился комиссар. Карлизи извинялся перед Карроне за то, что о нем не вспоминали целых два дня, затолкав его в какой-то болонский пансион, да и вообще не вспомнили бы никогда, если бы он сам не пришел в комиссариат и не сказал: «Ну что ж, если я тут не нужен, я, пожалуй, поеду». Карроне тряс головой, щурил глаза, с безразличным выражением на этом своем лице сыщика, словно желая показать, что он привык дожидаться, привык к тому, что все и всегда о нем забывают. Потом нагнулся, из кожаной сумки на ремнях, тоже сыщицкой, прислоненной к ножке стула, вынул записную книжку и положил ее на стол перед Карлизи. Грация придвинулась ближе, посмотреть, что там такое; она думала, что нужно будет это прочесть, но Карроне скрестил руки на коленях и открыл рот, приготовившись рассказывать. И смотрел на нее, может быть, потому, что она сидела напротив; так или иначе, смотрел на нее, как будто бы именно ей, Грации, рассказывал свою историю.