— Да нет же, — Марью часто захлопала ресницами, — после выставки она его ни разу не надевала.
— Ну, если тебе жалко, тогда дай другое. Я хочу погладить.
Марью бросила на свое имущество быстрый, растерянный взгляд и выбрала простое клетчатое платьице. Сассь почти на лету схватила его и как-то торжественно и важно направилась в переднюю, к гладильной доске. Теперь за ней наблюдали все. Видимо, этого она и добивалась.
И вдруг Сассь вытащила из-под передника не что иное, как крошечный утюжок! Но что в этой игрушке больше всего поражало, так это возможность пользоваться им, как настоящим!
Словно во всем этом нет ничего особенного, так спокойно и деловито Сассь включила свой «карманный» утюжок. Тут уж, конечно, все собрались вокруг нее. Но она ничего не отвечала на наши вопросы. Жестом опытной гладильщицы она послюнила палец и дотронулась им до еще совсем холодного утюга.
— Что это за штука?
— Откуда она у тебя?
— Он в самом деле нагреется?
На последний вопрос мы вскоре получили исчерпывающий ответ, потому что все услышали потрескивание, характерное для горячего утюга. Сассь с ожесточением водила крошечным утюжком по кукольному платью. Нам всем пришлось убедится, что рядом с Сассь мы ничего не значим. Все мы, вместе с нашим кукольным хозяйством, по сравнению с Сассь просто жалкие и ничтожные существа.
— Ой, Сассь, дай-ка и мне! И мне! — Но этого счастья удостоилась только Марью. Однако Сассь все еще не соизволила ответить, откуда у нее эта драгоценность. И я тоже спросила ее. Но прежде чем Сассь успела ответить, Айна сообщила:
— Из электромагазина. У моей мамы тоже есть такой. Это дорожный утюг. Во время гастролей она всегда возит его с собой. Из-за туалетов. Она купила его в Ленинграде. Только там они и бывают. Может быть, теперь завезли и сюда. Мама обещала купить такой и мне, если будут в продаже. Теперь, значит, появились. Только ведь Сассь никто его не покупал. Она потихоньку стащила его из магазина.
Сассь засопела от негодования:
— Может, ты сама и ходишь по магазинам потихоньку таскать вещи, иначе зачем бы подозревать других. А утюг твоей матери ты просто выдумала. Таких в магазинах вообще не бывает. И в Ленинграде тоже не бывает. Даже в Москве. Нигде в жизни не было, потому, что Энрико сделал только один. Для меня. Поняла? Только для меня. Видишь, мне сделал, а тебе не сделает. Умоляй хоть на коленях.
Все это она выпалила одним духом, как пулемет, и, передохнув, прибавила с убийственным превосходством:
— Но если ты хочешь, я могу этим утюгом погладить твои тряпки!