Старый муж, грозный муж,
режь меня, жги меня.
Я тверда — не боюсь
ни ножа, ни огня.
Ненавижу тебя,
презираю тебя,
я другого люблю,
умираю, любя...
И когда она прочла последние слова, просто мурашки пробежали по спине:
Как ласкала его я в ночной тишине!
Как смеялись тогда мы твоей седине!
Мы все присоединились к бурно аплодировавшей Тинке. Просили Анне повторить и еще повторить!
— Слышала, Веста? — с гордостью спрашивала Тинка, словно сама была причастна к этим стихам. — Ну, что ты на это скажешь?
— Ну да, что же спорить против Пушкина, — невнятно отвечает Веста. — Я просто говорю, что нельзя же вечно говорить только о любви.
— Вот видишь, — злорадствует Тинка, не обращая внимания на последние слова Весты, — даже тебе понравилось. Значит, о любви все-таки интересно, не так ли? А у нас все о войне, да о войне. Просто надоело!
— Послушай, что ты мелешь, — улыбаясь, перебивает ее Лики. — Совсем ведь не только о войне. Во-первых, и это стихотворение Лахта вовсе не о войне. И, во-вторых, ты ведь слышала, у него были и другие стихи.
— Все равно, — на мгновение смутилась Тинка, — все-таки это совсем не то.
— Во всяком случае, — поспешила Анне на помощь своей подруге, — можно сказать, все эти стихи не что иное, как бесконечная борьба с пережитками, разоблачение врагов, разных недостатков. Помните, в предисловии тоже об этом говорилось.
— Но Тинка, — как всегда с запозданием вмешивается Марелле, — это стихотворение Пушкина было еще страшнее. Ножи да огонь, всякие ужасы да еще и насмешки над старым человеком.
Мы засмеялись, но она продолжала упрямо защищать свою точку зрения.
— Мне такие вещи вовсе не нравятся. И вообще стихи обязательно должны быть красивыми... ну, такими... такими, как песни.
Марелле никто не принимает всерьез, и наш спор продолжается. Между тем воспитательница принесла откуда-то номер журнала «Лооминг». Открыв журнал, она передает его Анне.
— Прочти, пожалуйста, вслух вот это стихотворение. Анне быстро пробегает глазами указанные строчки и читает:
«...Я умею петь о цветах, любимая,
но зачем? Мы живем в деловое и суровое время...»
— Теперь слышала? — в свою очередь спрашивает Веста у Тинки.
— Ох, тоже мне, — не сдается Тинка. — Если умеет петь — пусть поет. Но, честное слово, я не уловила, о чем там речь. Есть там цветы или нет? Как ты это понимаешь, Веста? — немного провоцируя, спрашивает Тинка.
— Ну чего ты заводишься, — пытаюсь вмешаться я, заметив, что Веста начинает кипятиться. — Ты же прекрасно понимаешь. Ведь это ясный ответ поэта на наш спор, не правда ли?
— Ах, пошли вы в лес, — махнула Тинка рукой и улыбнулась. — Я все равно таких стихов не читаю. Я хочу, чтобы было о цветах, а не о всяких там суровых временах и... — тут Тинка взглянула на воспитательницу, слегка покраснела и все же закончила храбро: — А больше всего мне нравится о любви!