Учитель физики из дома напротив, к которому Евгений Андреевич заглянул под нехитрым предлогом знакомства с городской интеллигенцией, охотно пересказал все виденное им в день исчезновения младшего Малинникова: как вошел в дом и более уже не выходил молодой человек, как ждали его дамы, какая суматоха поднялась чуть позже... От скучающего взора педагога и мышь не ускользнула бы, так подробно перечислил он всех проходивших в то время по улице, и даже урядника с двумя полицейскими вспомнил по имени-отчеству. Самого исчезнувшего он также знал неплохо: несколько лет давал ему частные уроки. По словам учителя, отроком Александр был послушным, к шалостям не склонным, хоть и несколько непоседливым, учился прилежно, знания имел твердые, разве что планиметрия (Алексин преподавал также и некоторые разделы математики) давалась ему с трудом. Несколько раз педагог, хоть плата за уроки была для него вовсе нелишней, пробовал переговорить с Вандой Яновной о том, что неправильно и нездорово держать мальчика вне общения со сверстниками и обычных детских забав, а экзамен в гимназию в нужный класс он выдержит с легкостью, но та лишь испуганно прижимала сына к себе и качала головой. Что поделаешь: экзальтированная особа, материнский психоз...
Сестру же Алексину и вовсе никогда не приходилось видеть до тех самых пор, пока она не начала выходить. Он был немало поражен, когда однажды девица Александра сама поздоровалась с ним на улице и поблагодарила за уроки, которые, как выяснилось, слушала из соседней комнаты и, благодаря изрядной памяти, многое усвоила.
От всех прочих, расспрашиваемых Евгением Андреевичем, толку было и того меньше: обычные городские сплетни. На все лады костерили пьяницу Семена Алексеевича, а то подозрительное обстоятельство, что сын Малинникова исчез почти сразу же после устранения основного претендента на наследство, принимали за знак судьбы, не пожелавшей окончательно обидеть вдовицу с дочерью.
Вскоре Воздвиженский уже утомился бессмысленными разговорами и вечерами сидел дома, обмазав сожженный на солнце нос сметаной, ел тетушкину ледяную окрошку и ждал возвращения начальника полиции.
Тот объявился на восьмые сутки пополудни и сам заглянул во флигель дома отца Анатолия, где остановился начинающий адвокат. В тот день Верный накрыло редким по летней поре ливнем, хлынувшим после короткой, но яростной бури. Светлый мундир Петра Григорьевича промок насквозь, а покрывавшая его пыль расплылась грязными разводами, но сам начальник полиции вид имел чрезвычайно довольный, словно не вынырнул только что из лютой грозы, а нежился на теплом пляже.