— Служительница муз, лишь по недоразумению покинувшая солнечные берега Адриатики и осветившая лучами своего таланта наше провинциальное болото Люси, — мило улыбаясь, представил он мне свою спутницу.
— Екатерина Алексеевна, — представилась в свою очередь я, — старинная приятельница Петра Анатольевича.
С первого взгляда я поняла, что это именно та женщина, которую я так давно хотела увидеть. А, приглядевшись к ней внимательно, вынуждена была признать что мы действительно похожи.
Жизнь наложила на каждую из нас свой отпечаток, и теперь это сходство не бросалось в глаза, но при желании его все-таки можно было обнаружить. А в детстве мы действительно могли бы сойти за сестер.
Поэтому Анфиса и приняла меня за нее…
Это безусловно была дочь Синицына, та самая Наталья Павловна, роль которой я исполняла в деревне ее отца в течение нескольких дней.
Пока мы сидели за столом и ужинали, я наблюдала за ней и думала: «Неужели и я, сложись моя жизнь иначе, была бы настолько вульгарной, напыщенной самовлюбленной особой? Может быть, провидение подарило мне возможность посмотреть на себя со стороны в ином варианте судьбы?» Но как ни старалась, я не могла поверить, что какие бы то ни было обстоятельства могут превратить меня в подобное существо.
Проведя в ее компании некоторое время, я уже без всякого внутреннего напряжения называла ее Люси, этим полуименем-полукличкой. Прекрасное русское имя Наталья Павловна пристало ей, как корове седло. Может быть, я была к ней пристрастна. Но если это и было моим подобием, то лишь в той степени, в какой отражение в балаганном кривом зеркале является подобием человека, смотрящегося в него.
Прошло, наверное, около полутора часов, и Петр Анатольевич, следуя нашей с ним договоренности, заторопился на встречу с воображаемым приятелем. Свое отсутствие он аргументировал вполне понятным для Люси образом:
— В нашей компании не хватает одного молодого человека, — произнес он многозначительно, и подмигнул нам с Люси с таким лукаво-дурацким видом, что мне стало бы стыдно за него, не знай я того, что это всего лишь игра. Придуманная и исполняемая по моей просьбе.
Позволю себе снова вмешаться в повествование, на сей раз с единственной целью: помочь читателю сориентироваться в реалиях девятнадцатого столетия. То, что Катеньке Арсаньевой казалось верхом вульгарности, не имеет ничего общего с тем, что мы сегодня подразумеваем под этим словом. Не дай Бог, читатель подумает, что Катенька оказалась в компании с портовой шлюхой или кабацкой путаной, выражаясь сегодняшним литературным языком.