Ясные, светлые, мы видим, как агент по снабжению Григорий Сафронов, тридцати лет, возвращается в поезде домой. Он в дороге вторые сутки. Попутчики по купе — люди пьющие, шумные и бессонные. Это три угольно-пыльных гогочущих мужика, едущих на малую родину с дальневосточных заработков. Из-за них не спит и Сафронов, а до того он провел мучительную ночь в окраинной дешевой гостинице с рыжей капающей из крана водой, раздирающей слух на части.
К вечеру Сафронов чувствует первую умственную тревогу. Он забывается короткой дремой на верхней полке, и подслушанный безвоздушный тройной разговор тает вместе с пробуждением.
— Хочу заснуть и не могу, кто-то заставляет прислушиваться, напрягать мозг. Или сон приснится — явно не из моей головы. Места странные, люди незнакомые, события посторонние. И я уже во сне понимаю, что это чужой сон. И просыпаюсь будто не я, а кто-то другой во мне просыпается и меня будит...
Хочу думать и не могу, в голове громкие мысли и от каждой эхо. Пытаюсь что-то сделать, а эхо мешает, путает, и получается совсем другая мысль, и от нее тоже эхо. Уж лучше вообще не думать. А раньше любил мысли, раз уж пришла в голову — милости просим, так и быть, побуду философом. А мысль — хлоп в кисель, и радости нет, только скупое понимание бытия...
Хочу ответить и не могу, кто-то другой за меня ответил. Душа заболит или сердце — это не мои чувства, не моя боль. Ведь я сам пустой, будто ящик: что в меня положишь, то я и есть. Чьи-то слова залетели, отразились от пустой головы и вылетели. Не могу вспоминать, за меня помнят. Умею лишь подражать, вот кто-нибудь кушает, и я рядышком покушаю...
Сафронов изучает плафон с дрожащей желтой лампадкой внутри, затем стенку. В откидной сетке лежит его скомканный свитер и вафельное полотенце с чернильной печатью. Сафронов свешивает голову и глядит на соседей по купе. Они загадочно изменились, но не в сути, а в пропорции— словно бы стали меньше размерами. Двое сидят, третий лежит на верхней полке головой к окну. Он тоже странно скукожился до размеров лилипута. В майке и спортивных штанах, лежит на боку и улыбается Сафронову. Потом начинает водить бровями вверх-вниз и неожиданно спрашивает: — Объяснить?
— Если можно, — вежливо отвечает Сафронов, хотя ему неинтересно, зачем двигает бровями маленький мужик.
Тот с готовностью подмигивает:
— Треугольник есть особая треугольная окружность, потому что в углах заложено пассивное движение. Кажется, что там полный покой, а на самом деле поворот на триста шестьдесят градусов. Гляди, — сосед рукой чертит в воздухе треугольник и при этом выкрикивает: — Даю круг!