* * *
Суббота, жарко. Турбьерн лежит в тени огромной березы у южной стены дома. Ингрид стоит у окна спальни и смотрит на него, она думает: лучше б я была королевой. А так я просто никто. Я даже не решилась отдать ему зарплату.
Но позже днем она собирается с духом: между прочим, как о чем-то обычном, она сообщает зашедшему попить Турбьерну:
- Кстати, моя зарплата.
Она выдвигает ящик, в который часом раньше положила деньги, и протягивает ему пачку банкнот. Он смотрит на деньги, не зная, похоже, что сказать, и не берет их.
- Неплохо, - говорит он.
- Почти две тысячи. Пожалуйста.
- Что ты имеешь в виду? Они твои.
- Наши. А финансами у нас ведаешь ты.
Он мнется, потом говорит:
- Я отвечаю за свои финансы, за деньги, которые зарабатываю. А своими занимайся сама.
- Но почему? У нас общий котел.
Он пожимает плечами.
- Или уже не общий?
- Мы живем на мою зарплату, а твоя - просто для тебя.
Слова повисают в воздухе, опять она королева.
Она опускает протянутую руку, прячет деньги в ящик, захлопывает его с шумом и говорит:
- Как угодно!
Турбьерн уходит.
Как угодно, повторяет она про себя. Все сказано, иллюзий не осталось. Забрезжила определенность.
Хотя полной ясности нет и в помине. Вечером Турбьерн отправляется в город. Ингрид места себе не находит, она внезапно падает духом. Оттого, что Турбьерн дома, но ушел, она ощущает свою несвободу по-новому, как ненадежную зависимость. Вечер теплый; она гуляет по меже между розданными по соседям полями и думает: если б Турбьерн не владел этими землями и этим хутором, он, возможно, не возомнил бы, что владеет и мной тоже. Его фраза саднит у нее в сердце: "Мы живем на мою зарплату, а твоя - просто для тебя". Вроде бы сказано от щедрого сердца, а на самом деле - крохоборская мелочность. Так может сказать только раб чего-то, который в свою очередь мечтает подмять под себя хоть кого-нибудь. Это видно невооруженным глазом. И за что мне такое, думает Ингрид, я достойна гораздо большего.
Он возвращается, когда она уже в постели. Он навеселе, но в пределах. Она видит, что у него есть планы на нее, но, когда он кладет руку ей на грудь, она отодвигается:
- Не сегодня, Турбьерн, мне не хочется.
Он отдергивает руку, точно обжегшись, но ничего не говорит, ни звука.
На утро он ведет себя как ни в чем не бывало, почти как раньше, думает она с облегчением, но и с досадой. Так все идет до после обеда, когда он вдруг бросает, легко и походя, как будто ответ не значит ровным счетом ничего:
- Ты хочешь развестись?
- Нет.
Жарко, они устроились в теньке попить кофе. Оба долго молчат. Ингрид косит в его сторону: воплощенное спокойствие, будто и не заводил такого разговора. Она вскидывается и говорит: