Он выждал несколько минут, потом встал и, как воришка, прокрался в прихожую, к двери. Он прижался к ней ухом, но ничего не услышал, а выглянуть не решился. Метнулся в гостиную, взял блокнот, вырвал лист и написал: "Уехал на дачу в Халлингдал, чтобы спокойно поработать. Вернусь недели через две". Потом сложил послание и надписал "Роберту". Достал из ящика с мелочевкой скотч, снова вернулся к двери, прислушался, открыл ее и прикрепил записку рядом со звонком. Молодца, Карл, похвалил он сам себя. Но тут же вспомнил, что Роберту прекрасно известно, что никакой дачи в Халлингдале у него нет, поэтому он переписал записку: "Снял дачу в Халлингдале, чтобы спокойно поработать пару недель. Позвоню", - и надписал "Сильвии", прекрасно зная, что никакая Сильвия сюда не придет. Теперь меня тут нет, подумал он.
Но после смекнул, что не запас еды, и махнул в магазин на углу.
Вернувшись домой, он опустил штору на одном из двух окон на улицу и зажег ночник у кровати. Возможно, его слабый свет был различим с улицы, но это довольно распространенная в наши дни практика: уезжая надолго, не оставлять квартиру совершенно темной. Больше меня здесь нет, опять подумал он и сел на кровати. Он чувствовал себя выжатым, он лег, накрылся одеялом и, пока сон не сковал его окончательно, успел подумать, что надо так перевесить записку, чтобы знать, прочитал ли ее Осмундсен.
Он проснулся от холода. Где он, что? Ночь, темень, времени десять минут шестого. Значит, он проспал почти двенадцать часов. Он разделся и лег в кровать по-человечески. Ему снилось, будто он посылает себе извещение, что Карл Ланге - во Франции, и наклеивает две марки: французскую и норвежскую. Тут он проснулся. И больше не уснул. Лежал и думал о вчерашнем припадке; теперь это казалось ему странным, с чего бы что-то его спровоцировало, а что, он не мог понять. Одно было ясно как Божий день: с той самой минуты, как Осмундсен назвал его подозреваемым, это абсурдное обвинение изменило, чтоб не сказать подчинило себе, всю его жизнь. До той минуты он считал себя относительно свободным и относительно самостоятельным индивидом, хотя и понимал, что общество влияет на него. Теперь у него было отчетливое чувство, что по воле другого человека, этого Осмундсена, он все время ставит себя в двусмысленные ситуации, а потом срывается как психопат.
* * *
Карл Ланге провел в изоляции два дня. Телефон звонил пять раз. Чуть чаще обычного. Конечно, это могла быть мама. Или один из детей. Или второй. Карл Ланге был уверен, что звонит Осмундсен.