— Курить есть? — спросил Белота.
Я бросил в желоб для ксив несколько помятых сигарет. Штырь вернулся на прежнее место. Контролер пропустил меня в зону…
На Севере вообще темнеет рано. А в зоне — особенно.
Я прошел вдоль стен барака. Достиг ворот, под которыми тускло блестели рельсы узкоколейки. Заглянул на КПП, где сверхсрочники играли в буру.
Я поздоровался — мне не ответили. Только ленинградец Игнатьев возбужденно крикнул:
— Боб! Я сегодня торчу!..
Измятые карты беззвучно падали на отполированный локтями стол.
Я докурил сигарету, положил окурок в консервную банку. Затем, распахнув дверь, убедился, что окончательно стемнело. Нужно было идти.
Шестой барак находился справа от главной аллеи, под вышкой. Там по оперативным сведениям готовилась поганка.
Я мог бы и не заходить в шестой барак. И все-таки — пошел. Мне хотелось покончить со всем этим до наступления абсолютной тишины.
В углах шестого барака прятались тени. Тусклая лампочка освещала грубый стол и двухъярусные нары.
Я оглядел барак. Все это было мне знакомо. Жизнь с откинутыми покровами. Простой и однозначный смысл вещей… Параша у входа, картинки из «Огонька» на закопченных балках… Все это не пугало меня. Лишь внушало жалость и отвращение…
Бугор Агешин сидел, расставив локти. Лицо его выражало злое нетерпение. Остальные разошлись по углам.
Все смотрели на меня. Я почувствовал себя неловко и говорю Агешину:
— Ну-ка выйдем.
Тот встал, огляделся, как бы давая последние распоряжения. Затем направился к двери. Мы остановились на крыльце.
— Зека Агешин слушает, — произнес бугор.
В его манерах была смесь почтения и хамства, которая типична для заключенных особого режима. Где под лицемерным «начальник» явственно слышится — «кирпич»…
— Слушаю вас, гражданин начальник!
— Что вы там затеваете, бугор? — спросил я.
Мне не стоило задавать этот вопрос. Я нарушал, таким образом, правила игры. По условиям этой игры надзиратель обо всем догадывается сам. И принимает меры, если он на это способен…
— Обижаешь, начальник, — сказал бугор.
— Что я, не вижу…
Тут я вспомнил краснорожего официанта из модернизированной пивной на Лиговке. Однажды я решил уличить его в жульничестве и достал авторучку. Пока я считал, официант невозмутимо глядел мне в лицо. Да еще повторял фамильярным тоном:
«Считай, считай… Все равно я тебя обсчитаю…»
— Если что-нибудь случится, ты из бригадиров полетишь!
— За что, начальник? — выговорил Агешин с притворным испугом.
Мне захотелось дать ему в рожу…
— Ладно, — сказал я и ушел.
Засыпанные снегом красноватые окошки шестого барака остались позади.