Фуше ожидал от него более интересного предлога. В чем причина? Это было весьма любопытно.
Прежде чем Мариса собралась с мыслями, Фуше склонился в низком поклоне. Если в его словах и мелькнула ирония, то уловить ее могла только она.
– Нисколько не желаю мешать юным влюбленным ворковать наедине! Лучше отыщу для вас шампанского, сеньорита, – кажется, вы жаловались на жажду? Надеюсь, у нас будет возможность вернуться к нашему разговору позже. Месье…
Филип нехотя ответил на учтивый поклон, удивляясь, почему этот человек так быстро покидает поле боя. Он смутно помнил его и догадывался, что они уже встречались. Но как объяснить напряженное молчание Марисы?
Как только Фуше скрылся из виду, Филип схватил ее за руки.
– Мариса!
Ее руки были холодны как лед. В неверном лунном свете ее самое можно было принять за статую из льда, искрящуюся золотом и серебром. В следующее мгновение она едва не кинулась ему на шею, издав звук, очень похожий на сдавленное рыдание.
– Филип! О Филип! Если бы вы только знали, как мне хотелось с вами поговорить! Вы по крайней мере не думаете обо мне дурно. Не могу передать, как мне плохо, насколько я сбита с толку и удручена, как мне необходим истинный друг! – Она потянула его за собой дальше по темной аллее. – Скорее! Я не доверяю ему ни на йоту. Он оставил нас вдвоем, но это неспроста. Мне так необходимо с вами поговорить!
Окончательно ошеломленный, он позволил ей оттащить его в заросли кустарника. Здесь не мудрено было заблудиться, как в настоящем лабиринте, но Мариса, даже не зная дороги, подчинилась безошибочному инстинкту. Скоро они очутились на лужайке с декоративной беседкой.
Только сейчас Филип осознал, насколько опрометчиво они поступили. Это местечко было специально создано для любовников, прячущихся от света, музыки, людей. Что, если их застанут здесь вдвоем?
Он остановил ее и, чувствуя, что она задыхается, как загнанный зверек, неожиданно для самого себя привлек ее к себе. Она с готовностью прильнула к нему. Он почувствовал, что она вся дрожит – то ли от испуга, то ли от изнеможения. Не было ничего проще и естественнее, чем склонить голову. Ее губы только и ждали этого…
Поцелуй Филипа был сладок, нетребователен, умиротворял. В этом поцелуе отразился весь его характер. Он нашел ее, невзирая ни на что. Значит, он ее любит!
Филип первым отстранился и застонал. Как ни кружилась у него голова, он сохранил остаток здравомыслия, чтобы понимать, что все это – безумие чистой воды. Он желал ее, но сознавал, как это рискованно. Ее поцелуй свидетельствовал о невинности: она почти не разжимала губы; даже если это она затащила его сюда, то все говорило о том, что Мариса не ведает, что творит. Он припомнил рассказ Уитуорта, поведавшего ему последние грязные сплетни, и усомнился, есть ли в них хотя бы тень правды. Эта девушка была всего лишь испуганным ребенком, жаждущим утешения. Он был обязан сохранить самообладание, иначе не избежать беды.