Маррелл пожал плечами:
– Он не успел причинить ей большого вреда. О том, чтобы над ней надругаться, не было и речи: он никогда не делал этого с цветными женщинами. Дело обошлось несколькими рубцами и царапинами. У нее оказалась нежная кожа. Мне было жаль ее продавать, но ты сам знаешь, что такое деньги и как быстро они тают! К тому же ее требовалось побыстрее сплавить из Луизианы – с этим ты наверняка согласишься. Я лез из кожи вон, чтобы, понимая, что к чему, обращаться с ней как можно мягче. Я даже рискнул барышом, на который рассчитывал благодаря ей, и настоял, чтобы покупатель, сеньор Мендоса, приобрел вместе с ней еще двух рабов – черного верзилу и смазливенькую квартеронку. Даже негодяй вроде меня иногда дает слабину! – Крепко сжатые челюсти Доминика вызвали у него усмешку, и он продолжил неодобрительно: – Я не собирался ее бить, чтобы не подпортить ее золотую кожицу перед аукционом, поэтому мы с ней заключили нечто вроде пакта, и она вела себя смирно. Наверное, опыт с Джонасом подсказывал ей, чем чревато непослушание. Впрочем, зачем я все это тебе рассказываю? Она уже плывет на Кубу, если только кубинец не решил провести в Новом Орлеане еще одну ночь, чтобы снять пробу с приобретенного товара.
Глаза Доминика Челленджера стали похожи на две льдинки, столь же холоден был его голос:
– Когда ты собираешься ее выкрасть?
Он насквозь видел Маррелла. Негодяй воровал или сманивал рабов у их хозяев, обещая свободу, и снова перепродавал, добиваясь теми же обещаниями их покорности. Наклонившись к Доминику, Маррелл тихо осведомился:
– Ты предложишь мне плату, за которую стоило бы постараться? Все чернокожие рабы на одно лицо, но такую, как она, хорошо запомнят. На аукционе было много публики.
– Не сомневаюсь, – бросил Доминик. – Сколько?
Недобрые огоньки, вспыхнувшие в глазах Маррелла, подсказали Доминику, что другого ответа от него не ждали. Маррелл был готов продать за деньги лучшего друга, а улыбчивый генерал Уилкинсон подстроил ему ловушку в надежде использовать для собственных целей…
– Десять тысяч, – твердо сказал Маррелл и добавил извиняющимся тоном: – В конце концов, должен же я как-то на этом заработать! Я буду рисковать, а это кое-чего да стоит. Для тебя, дружище, всего десять тысяч долларов. С любого другого я запросил бы двенадцать.
Это почти равнялось цене всего состояния Доминика: его доли в корабле и стоимости небольшой плантации, земли которой еще не начали обрабатываться, поскольку он пока не мог себе позволить приобрести рабов. Этого не мог не знать Уилкинсон.