Пока она спала, с гор подул холодный ветер и стало как-то неестественно тихо. Дождь, который шел весь день, превратился в снег, странный весенний снег, липкий и тяжелый. Громадные хлопья тихо опускались на землю, скрывая все под своим белым покрывалом.
Глубокой ночью в горах раздался зловещий рокот. Крутой скалистый склон застонал под тяжестью скопившегося на нем снега. На полпути к вершине тысячи чичако разбили лагерь на ночь и сладко спали в палатках, радуясь тому, что опередили других.
Гора проворчала еще раз… и еще…
* * *
В девять утра Аурелия надела новые сапоги, меховую куртку и спустилась вниз. Они с Вальдо договорились пойти в воскресенье на церковную службу, которая должна состояться в соседнем с гостиницей баре. Усатый официант остановил девушку в дверях и протянул ей записку.
– Это вам, мэм. Я показал записку вашему старшему партнеру, и он велел передать вам, что пошел вслед за парнем, чтобы его вернуть.
Аурелия развернула листок бумаги.
«Скажите Гардиану, что я решил выйти пораньше и перетащить груз выше по склону. Вернусь завтра. Жаль, что не смогу пойти с вами на богослужение.
Вальдо».
В эту самую минуту с гор послышался ужасающий рев. Лавина снега на восточном склоне сорвалась и помчалась вниз, подскакивая на скалах и рассыпаясь в тяжелую снежную завесу.
«Великий Скасгуа, Хозяин Северного Ветра, помилуй нас!» – взмолились индейцы. «Лавина!» закричали на улице.
– Клейтон! О Боже! – простонала Аурелия.
За первой лавиной сошла вторая, и склон горы превратился в кладбище, на котором, как памятники, торчали сломанные нарты, разорванные палатки, разбитые бочки. Тысячи людей разгребали лопатами снег, докапываясь до похороненных под ним золотоискателей. Ветер словно отпевал погибших.
Аурелия стояла на коленях на холодном полу избушки, затерявшейся где-то на полпути к вершине, и держала за руку незнакомого ей человека.
– Люблю… – с трудом выговорил умирающий. – Скажи жене… что я ее люблю. – В горле у него заклокотало.
Аурелия не могла даже вытереть слезы. Одной рукой она держала ладонь умирающего, другой изучала его сонную артерию, с ужасом ощущая, как ослабевает биение пульса.
– Ну же, ну! Постарайтесь, мистер, не уходите! Пожалейте свою жену.
В домике стоял гул от хрипов, стонов, проклятий, кашля. Пациент был примерно того же возраста, что и Клейтон, хотя его заросшее бородой, все в кровоподтеках лицо было трудно рассмотреть. Он пролежал под снегом больше часа, и тяжесть лавины раздавила ему грудную клетку.
Аурелия стискивала его руку, словно пыталась передать ему свою жизненную энергию, но… девушка опустила веки отмучившемуся. Двенадцатый. И каждого нестерпимо жаль.