— Это ложь. — повторила она. От ее холодного юмора не осталось и следа. Каждое слово будто прорывалось сквозь треск смертельных помех. — Леон мне сказал бы.
— Нет, он бы не сказал, — покачал головой я. — Он боялся. Он был в ужасе от того, что это повредит его поступлению в университет. Поначалу он все отрицал, но мать вытянула из него правду. Я-то сам никогда раньше не видел эту девочку, даже не слышал об этой семье. Но я был классным руководителем Леона. Поэтому им пришлось мне рассказать. Конечно, и Леон, и девочка были несовершеннолетними. Но Митчеллы и Тайнены дружили, и с помощью родителей и церкви, полагаю, дети должны были справиться.
— Вы все это выдумываете. — Голос ее был бесцветен. — Леону было наплевать на все это. Он сказал бы, что это банально.
— Да, он любил это словцо, правда? Претенциозный маленький хулиган. Считал, что общие правила его не касаются. Да, это было банально, и — да, он этого боялся. Ему ведь было всего четырнадцать.
Снова молчание. Мисс Дерзи стояла надо мною, как монолит. Потом наконец заговорила:
— Мальчик или девочка?
Значит, поверила. Я глубоко вздохнул, и рука, стиснувшая мое сердце, вроде бы разжалась, но лишь чуть-чуть.
— Я не знаю. Я больше с ними не виделся.
Ну конечно, я знал. Мы все знали.
— Тогда что-то говорилось о приемных родителях, но Марлин так ничего и не сказала, а я не спрашивал. И уж кому, как не вам, понятно почему.
Снова молчание, еще дольше. А потом она засмеялась — тихо и безнадежно.
Я понимал, что с ней происходит. Это трагично. И смехотворно.
— Иногда нужно мужество, чтобы посмотреть правде в лицо. У видеть своих героев — или негодяев — такими, какие они есть. Увидеть себя глазами других. Хотел бы я знать, мисс Дерзи, за все то время, когда вы были невидимкой, вы сами-то видели себя по-настоящему?
— Что вы имеете в виду?
— Вы знаете, что я имею в виду.
Она хотела правды. И я открыл ей правду, не понимая, почему я так упрямо лезу в это дело и ради кого. Ради Марлин? Ради Слоуна? Ради Коньмана? Или же просто ради Роя Честли, бакалавра искусств, который некогда был классным руководителем мальчика по имени Леон Митчелл и старался относиться к нему без предубеждений, как и к любому из своих ребят, — по крайней мере, я страстно на это надеялся, несмотря на неуютные воспоминания, несмотря на слабое, но упорное подозрение, что в глубине души я знал, что мальчик может упасть, но подставил это знание в некое темное уравнение, в толком не продуманную попытку задержать другого мальчика — того, который его столкнул.
— Это ведь так, да? — мягко произнес я. — Вот в чем правда. Вы его толкнули, а потом опомнились и решили помочь. Но показался я, и вам пришлось убежать...