Я вцепился в Торгрима что было сил, называя по имени. Глаза у него жутко блуждали, и за все свои шестнадцать зим я не встречал зрелища хуже, но тогда у меня просто не было времени испугаться. Он из последних сил боролся с безумием, и мне уже стало казаться, что ему не помочь, но тут он вдруг закрыл глаза и сел прямо на пол, едва не свалив и меня. По его лицу покатился пот.
Потом он выговорил:
– Это хорошо, что ты подоспел… Жаль было бы убить Кари. Он славный малый, хотя и глупец…
Его голос звучал хрипло и прерывался. Он так сцепил пальцы, что побелели суставы. Я сел рядом и лишь тут как следует понял, в какой переделке только что побывал, и зубы у меня застучали сами собой. А ведь я сражался в походах и, говорили, не отставал от других. Я коснулся рукой спины Торгрима, и он кивнул, не открывая глаз.
– Ты тогда не сказал этого вслух, – произнес он еле слышно. – Но ты верно догадался, что мне собирались врезать орла… В тот день я стал берсерком и перестал быть скальдом…
В сарае было холодно, и я сказал:
– Пошли в дом.
Он попытался встать и не смог. Я знал, что это такое: бессилие, овладевающее берсерками после припадка. Можно рассказывать о берсерках всякие небылицы, подражать им, как Кари, завидовать тем, у кого они ходят на корабле. Но я смотрел на Торгрима и думал о том, что совсем не хотел бы оказаться в его шкуре. В медвежьей шкуре, и ему от неё уже не избавиться…
Я всё-таки заставил его подняться и тут заметил, что Хольмганг-Кари всё ещё стоял возле двери, прилипнув к ней лопатками, и теперь в его лице не было ни кровинки. Он не побежал, но не смог и прийти мне на помощь. Я не осудил его – как назвать трусом отступившего перед яростью берсерка!.. Я только махнул ему рукой, чтобы он скорей уходил…
Когда мы с Торгримом вернулись в дом, Кари лежал на своём месте, под одеялом, и притворялся, что спит. Может быть, утром он решит, что ему приснилось. И будет так думать, пока не заглянет в сарай.
Торгрим уснул, а я долго ещё смотрел на продымленные стропила, едва освещённые очагом. Мне опять вспоминалась придуманная поездка в Скирингссаль. Но теперь всё это выглядело таким мелким и глупым в сравнении с творившимся наяву. Я спросил себя, знала ли Асгерд, кому зашивала рубашку. И решил, что скорее всего нет, но это не имело значения, ведь я-то не собирался ничего ей говорить.