– Но я-то настоящий француз.
– А…
Она, кажется, в этом сомневалась.
– Где они теперь? – спросил я.
– Уехали в сторону Нуарсера часов около восьми, – указала она пальцем на север.
На пороге из тьмы выступила девушка – платок, белый фартук.
– Что немцы у вас тут наделали? – спросил я.
– Сожгли дом рядом с мэрией, а здесь закололи пикой в живот моего братика. Он играл на Красном мосту и глядел, как они проезжают. Да вот он, – показала она. – Посмотрите.
Она не плакала. Снова зажгла свечку, огонек которой я видел. И тут – это правда – я разглядел в глубине на матрасе маленький трупик в матросском костюмчике; голова и шея, синеватые, как пламя сальной свечи, выступали из широкого квадрата синего воротника. Все тело съежилось, руки, ноги, спина скривились. Удар пикой словно вставил ему ось смерти в середку живота. Рядом, стоя на коленях, горько плакала мать, отец – тоже. Потом они заныли в один голос. Но мне очень хотелось пить.
– Не продадите ли бутылку вина? – осведомился я.
– Спросите мать. Она знает, может, еще осталось. Немцы у нас его много взяли.
И обе женщины принялись вполголоса обсуждать мою просьбу.
– Больше нет, – объявила мне дочь. – Немцы все забрали. А ведь мы им сами наливали, и помногу.
– Ну и пили же они! – вздохнула мать, разом перестав плакать. – Любят, видать, это дело.
– Больше ста бутылок, это уж точно, – добавил отец, не вставая с колен.
– Так-таки ни одной не осталось? – гнул я свое, не теряя надежды: очень уж мне хотелось выпить, особенно здешнего белого – оно горьковатое, но взбадривает. – Я хорошо заплачу.
– Осталось только дорогое. Пять франков бутылка, – уступила мать.
– Идет!
И я вытащил из кармана большой пятифранковик.
– Принеси бутылку, – негромко велела она дочери. Та взяла свечку и скоро вернулась с литром: где-то они его припрятали.
Мне подали вино, я выпил, оставалось только уйти.
– А они не вернутся? – спросил я, вновь охваченный беспокойством.
– Может быть, – разом ответили они. – Но тогда уж все спалят, как грозились перед уходом.
– Съезжу посмотрю, что там.
– Ишь какой храбрый!.. Они вон где, – указал мне отец в направлении Нуарсер-сюр-ла-Лис.
Он даже вышел на дорогу и проводил меня глазами. Дочь и мать, оробев, остались подле маленького трупа.
– Вернись! – позвали они из дому. – Вернись, отец. Нечего тебе там делать, Жозеф.
– Ишь какой храбрый! – повторил отец и пожал мне руку.
Я опять зарысил на север.
– Вы хоть не говорите им, что мы еще здесь! – крикнула мне вдогонку девушка, выглянув за дверь.
– Завтра они и без меня увидят, тут вы еще или нет, – ответил я.