Гэн кивнул, но не стал развивать тему Олимпийских игр.
Господину Осокаве очень хотелось продолжить разговор. Перелет был долгим, и ему казалось, что за это время он разучился общаться с людьми. Он считал, что Гэн просто обязан вывести его из этого состояния.
– А ваша семья, она тоже здесь?
Гэн Ватанабе минуту помедлил с ответом, как будто что-то вспоминал. Мимо них прошла большая компания австралийских тинейджеров, все с маленькими рюкзачками за спиной. Все пространство аэропорта заполнилось их звенящими криками и смехом. На минуту их смех смолк, они крепко схватили друг друга за руки.
– Да, все здесь, – ответил Гэн, внимательно глядя вслед уходящим тинейджерам. – Отец, мать и две сестры.
– А ваши сестры, они замужем? – Господин Осокава совсем не интересовался сестрами, однако голос был таким, что его можно было спокойно поместить в увертюру первого акта… только вот какой оперы?
– Замужем, сэр. – Гэн глядел прямо на него.
Внезапно этот скучный диалог затронул нечто неуместное, вышел за рамки благопристойности. Господин Осокава отвернулся, Гэн подхватил чемоданы и повел всю компанию к выходу из аэропорта, прямо на ветреную жару греческого полдня. Лимузин их ждал, прохладный и гостеприимный, они уселись в него без промедления.
В течение следующих двух дней все, к чему прикасался Гэн, шло как по маслу. Он напечатал написанный от руки доклад господина Осокавы, следил за его распорядком дня, достал билеты на оперу «Орфей и Эвридика», которые были проданы за шесть недель до спектакля. На конференции он переводил с греческого на японский и с японского на греческий речи других участников и во всех делах проявил себя смышленым, расторопным и профессиональным помощником. Однако больше всего господина Осокаву восхищали не сами его действия, а их незаметность. Гэн казался его собственным продолжением, невидимым вторым «я», которое постоянно предвосхищало его нужды и потребности. Господин Осокава удостоверился в том, что на Гэна можно полностью положиться, что он вспомнит все, о чем забудет он сам. Однажды во время частного приема, на котором обсуждались вопросы корабельных перевозок, Гэн перевел на греческий нечто, о чем господин Осокава успел только подумать, – и тут он наконец узнал этот голос. Слишком знакомый и неуловимый. Это был его собственный голос.
– В Греции я не веду большого бизнеса, – сказал Гэну господин Осокава вечером, когда они сидели в баре афинского «Хилтона». Бар находился на последнем этаже отеля, и оттуда открывался вид на Акрополь. Казалось, что маленький, сделанный как будто из мела Акрополь поставлен на этом месте специально для того, чтобы оставить у посетителей бара приятные впечатления. – Меня интересует ваше знание других языков. – Господин Осокава слышал, как Гэн разговаривал по телефону по-английски.