Мое тело-самолет сливалось с телом-пилотом. Мы становились единым целым. Я начал догадываться, почему у меня не случалось никаких сбоев. Просто я сливался с машиной до идеального состояния. И прекращал использовать склонный к отказу агрегат задолго до его выхода из строя. Знаете, это – как желание почесаться. Слишком умный человек будет думать, что это желание вызвано раздражением кожи механическим воздействием волосяного покрова, часть которого потеряла эластичность ввиду загрязнения. А такой, как я, просто почешется и пойдет себе дальше. Результат один и тот же, а затраты разные. Так и в полете. Я, не задумываясь, менял его режим при первых же полуосознанных признаках неприятных или необычных ощущений, которые грозили мне дискомфортом. Машинально переключал цепи управления системой гравикомпенсаторов. Открывал огонь не штатно – с двух симметричных подвесок, а в кажущейся хаотичной произвольной последовательности. Интуитивно варьировал режимы работы двигателей в пределах отведенного заданием коридора. Я чувствовал самолет так, как будто он был моим телом. Я был им, а он – мной. И самолет отвечал мне тем же. Только однажды произошел сбой системы выпуска переднего шасси. Вы когда-нибудь испытывали чувство внезапного онемения в ноге? Когда наступаешь, а ногу-то не ощущаешь. И непроизвольно переносишь вес тела на другую. Примерно такое же чувство и я испытал. Одновременно с собачьей виной тела-самолета. Он словно извинялся передо мной за собственное несовершенство.
Мы стартовали с магнитно-гравитационных катапульт морского авианосца. Взлетали с полевых грунтовых аэродромов. Поднимались с пятачка летной палубы авианесущего крейсера. Пулей выскакивали из стартовой ячейки космического носителя. Я был готов летать весь день напролет, и «Красный волк» страстно поддерживал мое желание. Но медики и Сэм упорно вытаскивали меня из кабины, как только мои затраты энергии превышали какие-то там их «нормативные». Мой рекорд – шестичасовой полет с отработкой орбитального удара с последующей посадкой на морской авианосец в другом полушарии.
Как-то раз после очередного полета, когда я сидел у лифта весь выжатый и в себя приходил, ко мне подсел кто-то. Стульчик раскладной поставил и уселся. Подсел и подсел, мне-то что? Места хватает. Может, ему заняться больше нечем, кроме как со мной рядом прохлаждаться. Только человек этот не просто так пришел. Я уже потом увидел, что это не просто кто-то из испытательной лаборатории, кому заняться нечем. Это оказался тот самый важный мистер. «Господин Председатель правления», так его все называли. И этот важный мистер, пока я в отключке был, ну меня пытать про самолет. Будто не видит, что не в себе человек. Спросил, на чем я раньше летал. А я ему: «На „Гарпуне“, на чем же еще».