- Близко…- тихо-вдумчиво отозвалась Даринька.
- Все изменилось за триста лет, а святая капелька жива, хранится. Эта капелька и одолела в баронессе равнодушие, проняло-таки ее, сошло!.. В Олюшеньке было еще больше от Святителя, она так все глубоко чувствовала!.. ах, какая душа!.. И не захотела замуроваться в известку, велела похоронить себя по-православному, в березах, где православный народ… чтобы и ветерок, и солнышко, и цветочки полевые наши… И там осеняет ее Святитель…
Почувствовав слабость. Даринька присела у овсяного поля.
- Как побледнели вы… - испугалась Надя, - дурно вам?..
- Устала… Идите, милая, теперь мне лучше… сколько у меня дела дома. Нет-нет, идите…
Они простились. Даринька прошла немного и приостановилась, вдумываясь в слова Нади.
«…Его же рода…»
Смотрела с высокого овсяного поля. Все перед ней казалось теперь таинственным, священным, все было освящено Святителем. Она прижала руки, чтобы унять сердце. И чувствовала, что тягота и смута ее оставили.
Это она отметила в «Записке»:
«…Ныне отпущаеши рабу Твою, Владыка, по глаголу Твоему, с миром…»
«Во мне все осветилось, и я поняла, как должна жить. Все в моей жизни было для исполнения мне назначенного».
МИГ СОЗЕРЦАНИЯ
Она поклонилась земно сияющему храму, лазурной дали и, радостная, повернула в Уютово.
Жаворонки звенели журчливой трелью, и она пела с ними сердцем. Пела всему, что открылось вновь ее глазам: овсам, тропке, старым плетням в бурьяне, малиновым колючкам татарника, цеплявшим ее за платье; золотившимся в солнце пчелам, реявшим над малинником в низинке, валкой калитке в зарослях лопуха, крапивы, сочным дудкам морковника, раскрывшим перистые зонтики в манной крупке… Увидала под елками маслята, высыпавшие из-под смолистой хвои после дождей, вдыхала острую их смолистость, радостно любовалась ими, липучими, как в детстве… Вздрогнула от взвизга выскочившей из малинника Анюты: «Ды-ба-ры-ня, ми-лыи… чисто мы в рай попали!..» Приласкала ее, спросила, что она делает. Анюта насторожилась и шепнула, что бабушка Матвевна ух, строгая,- «а правильная, дедушка Карп сказал». Чуть свет в лес ее за грибами подняла, цельную она плетушку березовичков наломала к пирогу, а теперь малину подвязывает, краснеть начала малина… Пахло от нее малиной.
Проходя мимо кухни, откуда тянуло пирогами и грибами, Даринька увидала Матвевну и зашла. На выскобленном столе лежала груда клубники, руки Матвевны были в клубничном соку, пахло клубничным духом.
- Уж и нарядные.,.- покивала Матвевна, любуясь ею.
Даринька стала говорить, какая чудесная у них церковь и какой вид «с нашего овсяного поля…» В порыве радости обняла Матвевну, поцеловала морщинистое лицо ее. Сумрачное лицо смягчилось, и всегда сдержанные губы приоткрылись чуть различимою улыбкой.