Виктору Алексеевичу вспомнилась картина в «Третьяковке» - «Меньшиков в Березове» - «похож, суровостью… крупнее только».
- Так вот, это Дайнька, дочь Липочки, которую их сиятельство выписал из Высоко-Княжьего… теперь большая…
- Так-так… да-да… сия благородная барышня?!.. Господи… ее сиятельство княжна…- показал он на Дариньку, хотел привстать и отвалился в креслах,- Ольга Константиновна, живая!..
Он смотрел, покачивая головой.
- Их сиятельство изволили сказать братцу… Я стоял по правую их руку, кушали они: «Будешь уважать!» И объявили свою волю: «Я со-четаваюсь браком с моей кроткой Липочкой… и наша Дайнька… по высо-чай-шему!..- он погрозился,- будет именоваться «Ее сиятельство княжна Дария Федоровна…» и ты будешь уважать… за-кон!» - в-за пример с графиней Шереметьевой. Только граф Шереметьев женился на крепостной крестьянке… а наша Липочка была внучка прото-по-па!.. Пращур его сиятельства был наместником в Суздале… и прото-поп!.. тоже с тех местов. А у прото-по-па была…
- Да, и вот она от правнучки того протопопа…- перевел Виктор Алексеевич на Дариньку,- вспомните-ка, почтеннейший Макарий Силуаныч?..
- Так-так… Дайнька… Ну, ка-ак же!..- просветлел старец и зарядился табачком,- На руках нашивал… за ручку водил в парках… рыбок кормили… Его сиятельство, бывало, скажут: Слоныч…- Они меня Слонычем именовать изволили в приятную минуту… я крупный, а тогда каким я был… кавалергарда выше!..- Слоныч, скажут…-ты мне ее не урони, Дайньку… золото мое… И примут с моих рук, под ребрушки… Москву покажут. На ночь приходили к колыбельке, перекрестить… Молодой, на тридцать на первом годочке, на охоте… злой случай… слепая пуля… на номере стояли, за кустом… была облава… В Сретенье Господне, помню…
- Его убило?!..- вскрикнула Даринька и закрестилась.
- Господня воля. Красавец, прынцессы набивались, ирцогини!.. А князинька был мудрый, все науки знал…- он поднял палец,- и благородный аттестации. Говорили: «Женюсь на единственной любови… мне ее Бог вручил».
Даринька упала на колени перед Макарием Силуанычем, сложив перед собой ладони. Шептала вздохом: «Вы все се-рдце… се-рдце…» Излились градом слезы, как у детей. Она схватила руку Макария Силуаныча и поцеловала. Он принял руку и откинулся на креслах.
- Как выросла… как же не узнать-то, кровь… Дозвольте ручку, ваше сиятельство…- прошептал он умиленно,- ручка… великатная какая…
Он поднес к блеклым губам покорную ручку Дариньки, откинулся и закрыл глаза.
- Ду…шно… а-тмо…сфе-ра…- выдохнул он, ощупью взял газету и накрылся.
Они переглянулись. Виктор Алексеевич достал две сотенных, черкнул на карточке два слова: «От Дайнькн» - и положил под персики. Даринька взяла один на память. Тихо отошли к дверям и оглянулись, Макарий Силуанович дремал, газета шевелилась от дыхания. Неслышно вышли.