— Пожалуйста, полковник, похлопочите, — жалобно напомнил брюнет.
— Уж я дал вам слово и все сделаю, что в моих силах.
— Да, пожалуйста, а то праздник.
Другой арестант что-то хотел сказать, но закрыл рукою рот и приостановился.
— Не хотят ли чего-нибудь сказать мне? — спросил г. Л.
— Кашель, — проговорил арестант разбитым, больным голосом с сильным немецким акцентом, заметным даже в одном слове.
— Да нет, пустяки! — отозвался брюнет.
— Почему вы думаете, что пустяки? — спросил г. Л.
— Они не здоровы… совсем тронут, — продолжал он шепотом.
Немец стоял покойно и глядел беспечно. Ему было лет за 45, глаза голубые и лицо довольно симпатичное. Он стоял посреди комнаты и, заметив, что на него смотрят, шаркнул ногою, как воспитанник благородного пансиона, и опять сказал: «Кашель».
Больше мы от него ничего не слыхали и вышли в сени, а оттуда в ту переднюю, где сидела прежде упомянутая мною толпа солдат и где мы оставили свои калоши, до вступления в приемный покой. По таблице, висевшей на стене, значилось, что 7-го апреля здесь находится 25 человек арестованных, из которых 2 малолетних, 3 публичные женщины, 3 следственных и, кажется, 7 секретных.
Сначала пошли по коридору направо. Унтер, державший связку ключей, отпер дверь. Обыкновенная декорация: широкие нары, сыроватые стены и узенькие окна с железными решетками вверху. На нарах стоит чашка со щами, и за ней сидят трое: молодой красивый парень с пробором на боку, какой-то мещанин да мальчик лет 15 с совершенно круглыми глазами.
— Здравствуйте, друзья мои!
— Здравствуйте, ваше высокоблагородие!
— Поубыло вас.
— Да, все в тюрьму, да которых в другие арестантские разослали; а то кое-кого выпустили.
— Ты за что? — спросил г. Л. мальчика.
— А!
— За что, мол, тебя взяли?
— Меня-то?
— Да.
— У него куричья слепота, — ответил молодой парень. — Шел он дней пять назад вечером, устал, сел на нашей-то лестнице, его взяли да и привели сюда.
— Его сегодня отошлют во 2-ю часть, — проговорил кто-то сзади. Мы оглянулись; за нами стоял квартальный, держащий в руках ведомость арестантов.
— Зачем его отошлют туда?
— На поруки брату.
— А брат его там?
— Там.
— Знает твой брат? — Вопрос относился к арестанту.
— А! Знает.
— Возьмет он тебя?
— А!
— Придет он за тобою?
— Придет.
— Батюшка! Нельзя ли меня как ослобонить?
Из угла вышел мужичок с очень смуглым и добрым лицом.
— За что тебя взяли?
— Припадочный.
— Как припадочный?
— Припадок со мной анамедни случился у[1] церкви, вот и взяли, да никакого решения и нет.
— Его тоже отправят, — подсказал квартальный, прикладывая два пальца к козырьку каски.