Но ничего такого я Марике не сказал, это были неподходящие мысли для того, кто шел совокупляться при всем честном народе. Мы встали у одной витрины. Внутри там была мулатка. Микроскопические трусики и черный бэби-долл. Ей было лет двадцать. Я, собственно, смотрел не на нее. Мой взор привлекало то, что виднелось за ней: комнатка два на три метра, односпальная кровать, высокий радиатор, на котором сохли два или три полотенца для биде, и в глубине — прикрытая дверь, ведущая в ванную. Витрина была не только выставкой-продажей, но еще и мастерской. В этот момент к ней постучался лысый господин лет пятидесяти. Она открыла. Они поговорили несколько секунд, не больше. Потом она задернула занавеску, чтобы снова взяться за работу.
Мы прошли дальше и попали на широкую и более оживленную улицу с каналом посередине. По берегам выстроились театры, где давали эротические представления, и я сразу заметил вывеску той самой Каза Россо, о которой упомянула Марике. У театров толпился народ. И не только сексуально озабоченные мужчины. Кого тут только не было. Менеджер, оказавшийся здесь по работе, школьники выпускного класса вместе с одноклассницами, приехавшие на экскурсию, пенсионеры и пенсионерки, японцы обоего пола, которых высадил неподалеку туравтобус. И все смеются, приготовив банкноты или кредитные карточки, которыми они сейчас расплатятся за эту авантюру по сходной цене, приключение, о котором потом станут рассказывать дома друзьям, но только в легком подпитии и шепотом.
— Обожди секунду, — сказала вдруг Марике.
— Это здесь?
— Нет, я тут работала последние годы. Она поднялась на три ступеньки, которые вели к двери, и поздоровалась с вышибалами. Немного с ними поболтала, потом показала на часы, как бы говоря, что уже поздно, и вернулась ко мне.
— Это тут рядом.
Мы свернули за угол и пошли по узкой улочке, освещенной только вывесками. Метров через сто остановились. Пришли.
Здесь не было толпы, которая стояла перед театрами получше. Подходя, мы видели, как вошли две пары и мужчина, но второпях, без бурной радости, как на соседней улице, почти воровато.
Марике сказала что-то человеку у дверей, и нас пропустили.
— Иди сюда, — подозвала меня Марике, отводя бархатный занавес.
Я глянул в зал, в это время на сцене конферансье объявлял следующий номер: толпа, которой мы не видели снаружи, оказывается, была внутри. Не знаю, испугался я или нет. Я был как пьяный.
Появился человек в пиджаке и галстуке, маленького роста, по виду вроде итальянец. Марике перекинулась с ним парой слов, потом он провел нас в гримерную. Вообще-то это была не настоящая гримерная, просто помещение за сценой со скамьями, вешалками и зеркалами. Из зала доносилась громкая музыка, похожая на испанскую.