Так вот, с подмоченной репутацией эксперта по анализу политических течений российской общественной жизни, к тому же облитый с головы до ног ушатами грязи за сомнительного свойства литературные выверты и евроазиатские наклонности, снедаемый непереносимой тоской от беспросветности будущего, подавленный свалившимися в течение дня огорчениями, но не сломленный, — я нуждался в празднике, как еще не вполне посиневший утопленник в срочном искусственном дыхании.
Конечно, мне ничего не стоило надеть на босу ногу шлепанцы, чуть подтянуть ослабленный на плавках шнурок и отправиться в бар «Лидо», где меня, как почетную особу, встретит целая ватага скучающих барменов. Однако, как я уже отметил, хотелось общего праздника, одного на всех, как День Победы, — такого, чтоб дым стоял коромыслом, — праздника, который вызывал бы только одобрительную реакцию со стороны правоохранительных органов в лице капитана и его команды. И если бы подобные чудеса, которые на берегу всё же изредка случаются, правда, либо слишком поздно, либо не со мной, не происходили по вашему желанию и своевременно в средиземноморских круизах, я бы и не подумал прикасаться к перу. Чего зря бумагу марать! В том-то всё и дело, что морской круиз — невымышленная сказка! Между тем засвидетельствовать чудо — это только полдела, мало ли свидетелей Иеговы — их у нас хоть пруд пруди, а вот сделать так, чтобы тебе при этом еще и поверили, чтобы чудо стало общепризнанным фактом, — в этом я вижу главное назначение свидетеля как посредника между теми, кто прежде выражал сомнение в истинности данного чуда, и теми, кто ныне заразился верой в него. Состряпав приведенную выше дефиницию, я вдруг обнаружил, как сперва соответствие истине подменило саму истину, а потом — и соответствие куда-то подевалось! Удрученный таким наплевательским отношением к истине, обязуюсь в дальнейшем следить за своей речью и говорить правду, и ничего, кроме правды!
Итак, уповая на праздник во спасение души посредством чуда, я в одиночестве сидел в каюте и глядел внутрь себя. Выражаясь высоким штилем: в каюте средь пустынных волн сидел я, дум великих полн, и в пустоту глядел. Мирыч, которую хлебом не корми, только дай пообщаться с согражданами, отправилась с визитом к Николь. Я был один как перст, если не считать прикорнувшего где-то в тайниках моего сознания последовательного евроазиата. Но для него на сегодня выход заказан. Хорошего понемногу. «Пойти, что ли, выпить капитанского коктейля», — в сжатой форме мелькнула предвестницей спасения витиеватая мысль. Интересно — чем на сей раз решил нас побаловать капитан? Так, где тут у нас программка дня? Ага, вот она! И что же? «Bloody Mary» — 50 г водки, томатный сок, острая перечная приправа, соль. Ну что ж, как начало — вполне сойдет. Ба! А это что за рожа с костями? Так ведь это же веселый Роджер!.. Не понял… мы что — в плену у пиратов? Но вроде бы я не слышал никаких позывных тревоги — ни семи коротких гудков и одного протяжного, ни раздирающего душу крика капитана: «К оружию!», ни, на худой конец, отчаянного вопля боцмана: «Полундра — спасайся кто может!» Неужто нас полонили в ту единственную пору, когда мы более всего беззащитны и находимся в состоянии послеобеденной дремы? Так что же это получается — выходит, накрылась медным тазом «Кровавая Мэри»?!