Некоторые, правда, не выдерживают столь приевшийся мотивчик: «Эх раз, еще раз, еще много, много раз…» — и со словами: «Знаешь что, мамуля, — живи-ка ты как хочешь, только уж нас, пожалуйста, избавь от своего неусыпного попечения, мы уж как-нибудь сами по себе», — откалываются, пополняя ряды отстраненных философов, что с туристической котомкой за плечами пилигримами странствуют по свету в горьких раздумьях о Родине. Другие же, у кого нервная система покрепче, позволяют себе риторически воскликнуть: «Нет, надо что-то менять! Но что? Хотя что — ясно! Правильнее было бы сказать — с чего начать?… или начать?… Впрочем, это детали: всякие там апострофы, дефисы и ударения — это всё никчемные навороты в нашем большом деле наведения государственного порядка, да и сама грамотность, честно говоря, — не наш конек. Главное — сдвинуться с мертвой точки, приступить наконец к поступательному движению, а уж в каком направлении — большого значения не имеет». И надо же, всегда подверженная недугам, от рождения страдающая глухотой к мольбам своих неухоженных детишек, мать-Родина, приставив ладошку к уху, вдруг слышит этот жалобный стон, и голосом доверенного попечителя бойко рапортует: «Ну так мы и меняем. Вот сейчас, к примеру, укрепляем вертикаль власти…» А поскольку попечитель оказался бывшим работником спецслужб, — а там, как известно, будь ты хоть трижды бывшим, — мастерство не пропьешь! да и отвечал он к тому же для большей конспирации по-немецки, в костюме горнолыжника с торчащими из-под него тесемками от спортивного японского маскхалата, — короче, никто так толком ничего и не понял. Пришлось посылать к нему депутацию, дабы переспросить: «Послушай, мил-чело-век, скажи ты нам ради Христа по-простому — на кой ляд сдалась тебе эта вертихуля? небось губернатора, чай, прихватить надумал?» И подстраиваясь под народный говорок, попечитель уже доходчиво пояснял с плотоядной улыбкой: «Ужо я ему задам, ужо при мне не забалует». — «Ну, тадысь — другое дело, — хором соглашались ходоки, — тадысь и мы обоими руками „за“».
Ну а если народ «за», — а собственно говоря, чего бы ему быть «против», когда на шару анонсируют старинную русскую забаву — для острастки непокорных намылить кое-кому из них холку, — то по мне лучше — «против», хотя что с вертикалью, что с горизонталью, — всё едино. Устройство государственной власти в России — дело темное, и кроме тех немногих, кто в нем лично заинтересован, всех остальных оно не волнует, оно им — до лампочки, и мне тоже. Но какую-никакую гражданскую позицию я должен иметь? Да просто обязан! А иначе, не имея позиции, каким скучным, малоэрудированным собеседником я могу показаться Толяну — моему дотошному соседу по деревне Горка, — когда, присев на лавочку возле баньки и разложив в качестве закуски головку лука и корку черного хлеба, я встречу его строгий взгляд, в котором еще с позапрошлой осени застыл животрепещущий вопрос: «Так что, сразу пустим в расход кровопийц трудового народа — губернаторов или чуть погодя, как бутылку прикончим?» — «Конечно погодя!» — отвечаю я, как бы понуждая его вспомнить мудрое народное изречение: «делу время — потехе час» и подразумевая этим, что, хотя я и уважаю его благородный порыв, тем не менее, не отношу себя к сторонникам насильственных действий, особенно в тех случаях, когда на кону греется бутылка. А поскольку Толян, как правило, ломался уже на третьей стопке, и там же, под березой, мирно засыпал, то претворить в жизнь свое заветное желание ему так до сих пор и не случилось. Да еще вечно некстати появляющаяся Надя — супруга Толяна, что всякий раз выскакивала как черт из табакерки, чтобы разбудить его отборными матюками, огладить хворостиной и отправить доить скотину, также препятствовала воплощению его сокровенных мечтаний о справедливом возмездии угнетателям трудового народа.