Сами видите — ни малейшей передышки. Перекурить даже некогда. День расписан буквально по минутам. Не то что в каком-нибудь там гостиничном номере Лимасола или Абу-Даби. Едва волоча ноги после дневных экскурсий и вечерней дискотеки, добирается в полночь до постели наш путешественник и уже через пять секунд вырубается со счастливой улыбкой на лице, как розовощекий младенец, который заведомо уверен в том, что безмятежность его сна уже ничто не потревожит, потому как заботливая мама надела на него самое дорогое, что было в доме, — подгузники «Хаггис».
А утром всё начинается сызнова. Грудным, бархатистым маминым голосом нас будит прячущаяся в громкоговорителе милая тетя дежурная, извещающая о том, что солнышко уже взошло, маленькие детки должны просыпаться и, сходив на горшочек, следовать на завтрак, а иначе они проспят всё на свете, в том числе и посещение резиденции бывшего короля Марокко Мохаммеда V вместе с выполненной в мавританском стиле пристройкой для гарема его наложниц, и тогда деткам самим придется гулять по Африке, и, не дай бог, случится им там встретить дядю с ужасным именем Бармалей, который «бегает по Африке и кушает детей — гадкий, нехороший, жадный Бармалей».
Но что нам какой-то мифический Бармалей с его провинциальными африканскими кознями, когда в наших воспаленных сладострастием детских умах рисовались образы наложниц короля Мохаммеда V! Однако, умеряя грубый чувственный порыв плоти голосом разума, что нашептывал нам — «кончил дело — гуляй смело», мы сначала отправились преклонить колени перед великой исламской святыней — мечетью Хасана П.
Грандиозность этой самой большой в мире мечети, на площадях которой одновременно могут разместиться 80 тысяч человек, подчеркивается 172-метровым минаретом, украшенным бело-зеленым ковровым узором мавританской росписи.
Глядя на этот воспетый в монументе символ веры, я подумал: по предписанию судьбы почти каждый человек еще задолго до своего рождения, во всяком случае с момента зачатия, уже является приверженцем той или иной духовной святыни, а уж стоит такому человеку увидеть ее после рождения, как он тут же падает ниц перед нею и в религиозном экстазе бьется головой о ее каменные ступени. В этом есть что-то догматическое, предопределяющее заранее наш выбор будущей духовной веры. Нечто схожее имеет место при так называемом выборе нами своего отчества или национальности. Тем более странным представляется тот факт, с какой долей случайности был сделан на Руси выбор в пользу православия. Если верить летописцу, повествующему предысторию крещения Руси, то создается впечатление, что нам, пребывавшим во тьме язычества духовным отшельникам, было абсолютно всё равно, от кого принимать новое духовное учение — от волжских ли болгар, похвалявшихся своим магометанством, от немцев, представлявших римского папу, или от хазарских евреев. Чашу весов склонило несказанное благолепие греческого богослужения, которым были поражены в Царьграде послы князя Владимира, побывавшие до этого в разных других концах света. Не последнюю роль сыграла также нежная симпатия Владимира к греческой царевне Анне, которую ему обещали в жены, ежели он подавит антиправительственную бузу в Херсонесе и примет христианство, поскольку, как считали греческие цари Василий и Константин, негоже задарма разбрасываться византийскими царевнами перед поганым язычником.