«Подтвердилось впечатление пышно поставленной, очень условной оперы. Суть этого действа – безмерная, безудержная хвала тирану, убийце и патологическому монстру, кровавыми руками строившему сильное централизованное государство. Во имя этой „высочайшей“ цели дозволены любые, самые чудовищные преступления. И надо быть совершенно слепым, чтобы этого не увидеть! Самые витиеватые в своем лукавстве критики-искусствоведы никогда не смогут доказать, что-де Эйзенштейн в этом фильме вопреки прямой директиве Сталина (а ведь эта картина была, как известно, поставлена по указанию Сталина и под его неусыпным наблюдением) проводил какую-то свою, чуть ли не „гуманистическую“ линию. Какой вздор! Я имею против этой, с позволения сказать, „концепции“ аргумент почти математической строгости. Ведь актеров на роли выбирал Эйзенштейн. И он выбрал на роль палача, „без лести преданного“ своему владыке, пресловутого Малюты Скуратова, самого обаятельного киноактера страны – Михаила Жарова! Известно, какую высокую оценку дал Лучший Друг Советских Кинематографистов личности Малюты. Выбором Жарова на роль Малюты Эйзенштейн практически доказал, что он неукоснительно следовал руководящим указаниям Вождя. И делал это на совесть, даже с некоторым сладострастием».
Но почему все-таки Грозный? Почему не Петр Первый?
Нет, Петр Первый тоже хорош. Петр Первый очень хорош. Он тоже ублюдок, реформатор и садист. Но Грозный все равно круче! Второго такого кровопускателя – собирателя российских земель отечественная история не знает. Иезуитски хитер. Садистски жесток. Врагов своих изводил семьями. На кол сажал. Кожу сдирал. Целые города, бывало, под нож пускал. Одна кличка чего стоит – Грозный!.. Петр против него явно не вытягивает. Хотя и у него, помимо порядкового номера, есть красивая кличка – Великий. Любит народ своих кровопускателей!
Про царей товарищ Сталин все знает… Он вообще был очень читающий человек. И память имел феноменальную. В богатейшей личной библиотеке Сталина двадцать тысяч томов. И все прочитаны. Среди его книг есть редчайшие. Есть прижизненные издания Пушкина. Даже книги врагов народа у товарища Сталина имеются! Никому их читать нельзя, а товарищу Сталину можно. Простые люди испортятся, почитав врагов. А товарищ Сталин от прочтения врагов не портится, а только крепчает. Силой наливается.
Вот, скажем, стоит у товарища Сталина в библиотеке существующая в одном-единственном экземпляре книжка про жизнь Чернышевского. Казалось бы, что в ней такого? Почему она в единственном экземпляре? Чернышевский – уважаемый мертвый писатель. Революционно-правильную книжку написал – «Что делать?» Почему бы описание жизни этого писателя не дать народу почитать?