— Умею, — говорит, — издали смотреть на вас с тем чувством, которое возьму с собой и на тот свет: для истинной любви здешняя жизнь коротка.
Бродим вдвоем по пустынным аллеям, где желтые листья падают.
«Моя вечерняя жизнь…» — сказал он однажды. Как хорошо сказано: вечерняя жизнь. Оба — старые, усталые, вечерние. Жалуемся друг другу, кряхтим да охаем.
— Я, ваше величество, приобрел в рюматизмах новую опытность. Несмотря на благоприятное действие атмосферического воздуха, чувствую в моих ежедневных прогулках почти болезненную томность, — говорит он, опираясь на палочку и прихрамывая.
И, как два старика, поддерживаем друг друга под руку, а желтые листья падают.
Здесь, в Царском, позднею осенью, как никогда и нигде, вспоминается мне моя молодость. Вот на этом лугу, — он тогда назывался Розовым Полем, потому что весь был обсажен розами, — сиживала императрица-бабушка; ее, уже больную, катали в креслах на колесиках, а мы перед нею бегали взапуски, играли в горелки, в пятнашки, в веревочку. Мой жених — шестнадцатилетний мальчик, а я невеста — четырнадцатилетняя девочка.
Бабушка, недовольная тем, что по ночам крали розы, поставила здесь часового. Прошли годы, розы одичали, а часовой на том же месте, как полвека назад, сторожит несуществующие розы — розы воспоминаний. И кажется мне, что все еще бегает здесь шестнадцатилетний мальчик с четырнадцатилетней девочкой.
Амуру вздумалось Психею,
Резвяся, поимать…
Но пусто кругом — последние розы увяли, и лепестки на них осыпались, обнажая черные сердца.
— Все кажется сном, а сердцу больно, как наяву, — говорит Карамзин голосом тихим, как шелест осенних листьев. — Мне и от радости бывает грустно. Свет гаснет для меня, или я для него гасну, — но так и быть: надо покинуть свет, прежде чем он нас покинет. Да здравствует Провидение! Почти хотелось бы сказать: да здравствует смерть!..
Намедни прочел послание к Элизе — ко мне:
Здесь — все мечта и сон, но будет пробужденье!
Тебя узнал я здесь в прелестном сновиденьи, —
Узнаю наяву.
Заплакал и поцеловал мне руку, а я его — в лысую голову.
И, глядя, как светлые паутинки осени соединяют черные сердца увядших роз, я повторяла:
— Все кажется сном, сердцу больно, как наяву…
С Карамзиным в Китайском домике живет камер-юнкер князь Валерьян Голицын, племянник бывшего министра. Он был болен, почти при смерти; теперь поправляется. Иногда я вижу его издали.
Карамзин мне сказал, что Голицын — член Тайного Общества.
— Какое Тайное Общество?
— Разве вы не знаете?
— Не знаю.
Он сперва замялся, не хотел говорить, но я упросила его, и он рассказал мне все.