Свободен как птица (Марумото) - страница 38

что показалось мне очень удобным. Покончив с переездом, мы с Хадзимэ отправились в пивной бар в Адзумабаси. Выпили по нескольку больших кружек пива. Я тогда здорово опьянел и, едва добравшись до своей комнаты, сразу же уснул. Память словно отшибло – забыл все начисто. Единственное, что запомнилось, – это слова Хадзимэ: «Мне хочется, чтобы ты, мой дорогой директор, летал на крыльях, словно птица».

Я не расслышал фразы «словно птица» и переспросил. Хадзимэ, заикаясь и блуждая взглядом в пространстве бара, где дым и пары алкоголя образовывали специфически пахнувшую туманную пелену, сказал:

– Хочу, чтобы ты был свободен, как птица. Мне уже двадцать один год, и я – взрослый человек. Обо мне теперь можешь не беспокоиться. Хочется, чтобы ты взмахнул крыльями и воспарил в небо, как птица.

Мы сидели напротив друг друга, так как к нам за столик, не спросив согласия, посадили еще одного клиента. Место рядом с Хадзимэ занимал мужчина лет шестидесяти, лысый, с красноватым лицом, с реденькими, сверкающими проседью усами. Пиво в стоявшей перед ним кружке нисколько не убывало. Время от времени он, как будто прислушиваясь к нашему разговору, вскидывал на Хадзимэ сонный взгляд. Все, что я помню, – это тусклый взгляд старика и залитое слезами лицо Хадзимэ. Вытирая бегущие по щекам слезы, сын был сам похож на птицу. С того Нового года, когда мы с ним вдвоем пили пиво, я стал часто видеть его плачущим. Теперь стоило только ему выпить, как он начинал плакать… Испытывая тревогу за Хадзимэ, я осушил кружку.

Когда я поставил свою подпись и печать под заявлением о разводе, но сразу не мог переехать, Акико заявила, что она сама покидает наш дом. Хозяева ресторана, куда она поступила работать, предложили ей пожить у них.

– Акико, тебе вовсе незачем уезжать отсюда. Лишь только я раздобуду немного денег, чтобы снять комнату, как сразу же уеду. Подожди немного.

Мысль о том, что Акико, которой было уже за сорок, будет жить в разлуке с детьми, была для меня невыносима.

– Но я слышала, там из-за твоих долгов квартиру забрали, и ребенок у вас есть. Почему бы вам всем вместе не переехать жить в наш дом? Уж наверное, Кавасима-сан позаботится и о Хадзимэ.

Акико, оказывается, знала все, вплоть до фамилии моей незаконной жены. Квартиру Ёсиэ действительно конфисковали, и, хотя принудительное выселение пока не осуществили, она была уже продана с аукциона.

– Нет, это немыслимо! Это просто глупо! – воскликнул я.

Лишившись собственного жилья, Ёсиэ, видимо, стала обузой в родительском доме. Как же ей тяжко приходится сейчас! Отобрана квартира Ёсиэ. Конфискован мой заложенный и перезаложенный дом. Этот дом, стоимостью самое большее в пятьдесят миллионов иен, имел закладных примерно на восемьдесят миллионов, так как, не располагая другой возможностью получать ссуды из банка, я каждый раз его закладывал, занимая деньги в разных местах под высокие проценты. Когда я обанкротился, была объявлена продажа дома с аукциона. Однако, если бы торги состоялись, мои кредиторы не получили бы всю сумму, занятую мною. Поэтому они пока не подавали на меня в суд. Банки, давшие ссуды по первой и второй закладной, могли сразу объявить аукцион, но они не спешили, выжидая, кора я вновь встану на ноги. Естественно, мне нужно было как можно скорее поправлять свои дела. Я хотел хотя бы свой дом сохранить, чтобы оставить его Акико, и нервничал, думая, как бы не допустить его продажи. У Ёсиэ на худой конец есть пристанище в родительском доме, а у Акико и того нет. В доме ее родителей, умерших несколько лет назад, жила семья старшего брата Акико. К тому же это была всего лишь двухкомнатная муниципальная квартира в пригороде Токио.