– Готова?
Белкина кивнула.
– А теперь мы сделаем вот так – еще один урок разведшколы для домохозяек. – Бондарев разбил зажигалкой стекло на пожарном сигнализаторе и вдавил кнопку.
По огромному зданию разнесся звук тревожной сирены. Лифты остановились один за одним. Белкина прислушивалась, но электронный замок на стеклянной двери пока не подавал признаков жизни: она дернула дверь на себя, та не открывалась. Сирена продолжала надрываться.
– Ты же говорил... – в отчаянии вырвалось у Тамары.
Клим пожал плечами:
– Должно было сработать. Все блокировки при пожарной тревоге обычно отменяются. Начальству незачем сгорать на работе заживо. Но, кажется, тут другие правила.
* * *
Останкинская телебашня гордо подпирала столичное небо, словно всем своим видом пыталась убедить мельтешивших у ее подножия москвичей и гостей столицы, что, не будь ее, небосвод уже давно бы обрушился, погребя под собой многомиллионный город.
Гендиректор государственного телеканала в последние дни старался не покидать кабинет – Владимир Петрович хоть и понимал, что, если потребуется, его разыщут в любом месте, но панически боялся пропустить звонок самого главного телефона – правительственной связи, было в нем что-то мистическое. В кабинете за бурные пятнадцать лет менялись хозяева. Владимир Петрович был уже пятым по счету. И каждый начинал свое правление с ремонта и смены мебели, но никому из титанов телеиндустрии не было под силу сменить две вещи, передававшиеся по наследству: старый телефонный аппарат без диска и пейзаж с Останкинской башней за окном.
Аппарат предательски молчал – дни напролет. Никто не спешил сообщить гендиректору о том, кто же заменит главу государства. А сам он о таких вещах и думать боялся. Однако ему казалось, что именно ему, одному из немногих, волей случая посвященных в страшную тайну, первому и сообщат о преемнике.
Подозрительность разъедала душу гендиректора. В любом, даже самом невинном разговоре он теперь прислушивался к интонациям собеседника, присматривался к жестам, пытался разгадать тайный смысл покашливаний и пауз. Ему чудилось, что его проверяют, не сболтнул ли кому, не выдал ли тайное, строго засекреченное знание. А потому он и избегал теперь необязательных встреч, вздрагивал от каждого телефонного звонка, доносившегося из приемной. И даже ровный голос секретарши, сообщавшей звонившему, что Владимир Петрович занят и ответить не может, его не успокаивал.
С того самого злополучного дня, когда зазвучала четвертая дорожка на кассете, в приемной на пятом этаже дежурил вооруженный охранник, присланный неулыбчивым функционером ФСО. То ли самого гендиректора охранял, то ли следил за ним. Когда руководитель канала приезжал на службу, он уже сидел на кожаном диване, уходил – еще сидел.