Сергей смотрел в зеркала, и что-то в нем осыпалось. Что-то похожее на дряхлую кору, на отжившую скукожившуюся листву, а под ней проступала музыка. Нет, не похоть, хотя и это тоже, без этого – никуда.
– Бегом мыться. – Рита больно прикусила его ухо. – Бегом… я хочу тебя. Я сейчас взорвусь. А завтра поедем к Черному, там тебя разрисуем… Я уверена – тебе сразу предложат в журнал!
– Об этом можешь забыть! Чтобы я – и вышел голый перед народом? – последние слова он произнес на бегу.
Попытался скрыться от нее в душе, но Рита в кошачьем прыжке опередила защелку.
– Ты меня намылишь? Давай вместе, давай тут… Рита нанесла удар ниже пояса. Во всех смыслах сразу.
Потому что побрилась.
Возможно, накануне она неверно истолковала его выпученные, как у задохнувшейся рыбы, глаза. А какие еще могли быть глаза у одичавшего сторожа, напрочь позабывшего о женской ласке?
– Ты… я тебе не нравлюсь?
– Очень нравишься… – Сергей смежил веки, взывая ко всем козлорогим греческим богам. Ее бедра, гладкие, как мрамор, вытекали из-под пальцев. Горячие узоры стекали по голому шелку подмышек. К счастью, запах был его союзником, ее запах, он никуда не делся…
Развернув, распластав по кафельным квадратам, слушал ее лепет сквозь шипенье струй. Да, вот так, какие сильные у тебя руки… я чуть не кончила, когда смотрела на них… когда ты рисовал… да, вот так, хочу, чтобы не кончалось… что ты со мной делаешь… подними меня… не бойся мне сделать больно, я гибкая, да…
Потом он очнулся, ничком, на мокрой простыне, подушки очутились на полу, катались бокалы, пузырилось шампанское на паркете. Рита прижимала сверху, обвивала змеиными кольцами, ее острый язык чертил на нем иероглифы, от затылка до пяток. Соседка не обманула, уснуть не получилось до утра. Рассвет они встретили хоровым криком на балконе, точно вместе спели гимн дымному солнцу, и, опустошив друг друга, еще долго вздрагивали… ты дикий, дикий, дикий, я снова хочу тебя…
Спал в автобусе. Как сонное привидение, бродил среди итальянских стульев, касался ладонью их изогнутых спинок, а ощущал под рукой совсем иное…
На третий день он сдался.
– Это чертовщина, это не для меня, я не смогу…
– Сможешь. Слушай, ну какой же ты упертый! – Рита почти насильно тащила его по блестящему коридору. – Не понравится – уйдешь, и все! Никто тебя не заставляет! Эй, Черный, хаюшки, где ты делся?
Фамилия «Черный» фотографу совершенно не подходила. Из-за леса штативов, из-за натянутых белых экранов выскользнул престарелый юноша молочного цвета, гибкий, с цыганскими серьгами в ушах.
– Сорюшки, Рита, пять сек, я завершу с мадам. – Он сочно почмокался с гостьей, зафиксировал Сергея взглядом и провалился в глубины своего царства.