Когда принесли кофе, атмосфера наконец-то стала не такой официальной, и я почувствовал, что пришло мое время. Взяв со стола массивную дессертную ложку, я передал ее госпоже Картер с просьбой крепко держать ее одной рукой за выемку.
«А теперь, разрешите мне положить свою руку на вашу, — сказал я, — не бойтесь, я только слегка прикоснусь пальцем». Мне очень хотелось, чтобы она почувствовала, как ложка сгибается прямо у нее в руке. Так и произошло.
Госпожа Картер выглядела удивленно и в то же время обрадованно. Она рассмеялась. Я убрал свою руку: «Дальше держите сами».
Она так и сделала и с широко раскрытыми глазами наблюдала, как ложка медленно, но верно выгибалась вверх до тех пор, пока угол не стал совсем прямым.
«б! — воскликнула она. — Я хочу, чтобы мои друзья в Америке смогли увидеть то же самое, и обязательно нужно показать это Джимми».
И, мне кажется, она говорила серьезно, потому что, насколько я помню, взяла ту ложку как сувенир на память о нашей первой встрече.
Некоторые из приглашенных встали из-за своих столов и подошли к нам, чтобы посмотреть на происходящее. У меня даже сохранилась фотография, которую в этот момент успел сделать официальный фотограф американского посольства. На ней госпожа Картер все еще держит в руках ложку, а я, поменявшись с ней местами, уже оказался рядом с Генри Киссинджером.
«А сейчас, господин Киссинджер, я хотел бы продемонстрировать вам нечто совершенно иное», — сказал я. — Он даже слегка отпрянул от меня, отодвигая свой стул, а затем протестующе поднял руку. «Нет, нет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы вы читали мои мысли. Я знаю слишком много секретов». Он действительно выглядел немного встревоженным.
Я ему объяснил, что хочу только, чтобы он нарисовал что-нибудь, пока я отвернусь, а затем, когда опять повернусь к нему лицом, прикрыл рисунок рукой. Все вокруг с нетерпением смотрели на нас, и Киссинджеру пришлось подчиниться. Через несколько минут он намалевал что-то в блокноте.
«А теперь, — попросил я, посмотрев в его глаза, спрятанные за широкими очками, — начните мысленно перерисовывать тот рисунок, который у вас в блокноте».
Я столько раз проделывал подобные вещи, что не смогу сейчас точно вспомнить, что там было нарисовано. Но помню, что это была одна из моих самых удачных попыток. То, что я нарисовал, прочитав мысли Киссинджера, совпадало не только по форме, но и в размерах. Киссинджер немного побледнел.
«Что вы еще прочитали в моих мыслях?» — «О, мне лучше не говорить об этом здесь», — ответил я. Он сурово взглянул на меня. «Вы это серьезно? — прогремел он своим гортанным голосом. — Что вы имеете в виду?»