– Вон он, – вполголоса ответил Эдвард и потянул меня за собой.
Гости расступились. Чарли, оказывается, неуклюже подпирал стену позади всех, как будто нарочно спрятался. Покрасневшие глаза подтвердили мою догадку.
– Ой, пап…
Я прижалась к нему, не сдерживая льющиеся ручьем слезы, – что-то у меня сегодня глаза на мокром месте. Папа успокаивающе похлопал меня по спине.
– Ну, что ты, что ты… Так на самолет опоздаешь.
Нелегко было сказать Чарли, как я его люблю, – в этом мы с ним похожи: нам проще перевести разговор на пустяки, чем признаться в чувствах. Нет уж, надо отбросить смущение.
– Я всегда буду любить тебя, пап. Не забывай.
– Я тоже, Беллз. Любил и буду любить.
Мы одновременно чмокнули друг друга в щеку.
– Позвони! – напомнил он.
– Обязательно, – пообещала я, зная, что больше ничего обещать не могу. Только звонить. Маме с папой нельзя больше со мной видеться, я стану совсем другой – и крайне опасной.
– Тогда поезжай, – глухо напутствовал папа. – А то опоздаете.
Гости снова расступились. Эдвард, шагая к выходу, обнял меня покрепче.
– Ну что, готова?
– Да! – И это была чистая правда.
Под всеобщие аплодисменты Эдвард поцеловал меня в дверях, и мы кинулись к машине, осыпаемые рисовым дождем. Большая часть пролетела мимо, но чья-то метко запущенная горсть (наверняка Эмметт!) срикошетила от спины Эдварда и угодила прямо в меня.
Машина тоже купалась в цветах – длинные гирлянды тянулись вдоль корпуса, а позади болтались привязанные к бамперу невесомыми газовыми лентами туфли – ни разу не надетая дизайнерская обувь.
Я пробралась в машину, пока Эдвард прикрывал меня от рисового града, и он скользнул следом. Машина рванула с места, я успела помахать рукой в окно и крикнуть «Люблю вас!» всем родным, собравшимся у дверей.
Последнее, что я успела заметить, были мои родители. Фил нежно обнимал маму за плечи. Она обвила его рукой за талию, но другой держала за руку папу. Настоящая симфония разных образов любви. Картина показалась мне весьма оптимистичной.
Эдвард сжал мою руку.
– Я люблю тебя!
Я прижалась к его плечу и процитировала им же сказанное:
– Поэтому мы здесь.
Он коснулся губами моих волос.
Когда мы выехали на темное шоссе, и Эдвард по-настоящему прибавил газу, сквозь урчание мотора донесся какой-то звук. Из леса. Если слышно мне, то Эдварду тем более. Но он не произнес ни слова. Я тоже промолчала.
Пронзительный, полный тоски вой затихал вдали, пока не смолк совсем.