Проглотив желчь, скопившуюся в горле, Мери проказливо наморщила нос:
– Звучит забавно.
Его руки обвились вокруг ее талии, и он потерся носом о ее шею:
– Очень.
Она подняла глаза:
– Рэм.
– Да, любовь моя.
– Тебя одолевали когда-нибудь сексуальные фантазии?
– Меня всегда одолевает одна и та же. И она сейчас передо мной.
– Но ты можешь доставить мне удовольствие и выполнить мою?
Он поцеловал ее:
– Разве надо об этом спрашивать?
Она потянулась к его уху и прошептала о своем желании.
Он усмехнулся:
– Ты не перестаешь меня удивлять, шакар.
– Но ты сделаешь это? Для меня.
– Конечно. Правда, это не в моем духе.
Она медленно его раздела, затем потерлась щекой о его грудь. Когда она касалась его, это было так восхитительно, что Мери скрипела зубами, напоминая себе: Я презираю этого идиота. Я презираю этого идиота. Затем она приласкала его бедра, погладила напрягшуюся плоть.
– Ты ложись сейчас в постель, шакар, а я возьму масло и все остальное, шакар. – Она прикусила язык, чтобы вместо «шакар» не сказать «сакер» [25]. Он наигрался со мной вдоволь. Теперь моя очередь.
– Как ты хочешь, так и будет, любовь моя.
Рэм лежал совершенно голый, распластавшись на постели. Его запястья и лодыжки были привязаны к стойкам кровати крепкой шелковой веревкой.
Когда Мери проверила последний узел, он нахмурился:
– Ты уверена, что это необходимо, любовь моя?
Она мило улыбнулась:
– Конечно. Я же тебе говорила, что прослушала много различных курсов. Один из них был совершенно потрясный – о способах завязывания узлов. – Она накапала несколько капель теплого ароматного масла в его пупок и остановилась. – Тебе не кажется, что звонил телефон?
– Нет, шакар. Телефон не работает, разве ты забыла? И, в любом случае, стены здесь достаточно толстые, так что в спальню никакие звуки проникнуть не могут.
– Прекрасно. Я так и думала. – Она встала, подошла к платяному шкафу, взяла из ящика белоснежный носовой платок и, вскарабкавшись на кровать, заткнула этим платком ему рот. На всякий случай.
Рэм нахмурился и замычал, но Мери и бровью не повела. Она взяла флакон с маслом, вылила содержимое ему на грудь и вытерла руки салфеткой.
Затем надела джеллабу, встала над ним и провозгласила:
– Рэмсон Габри, ты мерзавец! Я слышала, как ты разговаривал по телефону. Я слышала, что ты говорил своей милой, дорогой мамочке. Ты бессовестный лгун, а лгунов, да будет тебе известно, я особенно не люблю. Если бы мне была нужна протекция, я бы о ней попросила. Так что вы можете все – ты, твоя мама и моя мама, – взять этот чертов контракт на рекламный проспект, повесить на стенку и радоваться.