Когда-то давно Жоре довелось побывать на концерте одной весьма популярной рок-звезды, но толкотня на том концерте была сущей ерундой по сравнению с тем, что пришлось переживать сейчас. Толпа всегда и во все времена жаждет хлеба и зрелищ, больше всего на свете. А если тут еще замешана и кровь, будь то коррида, бой профессиональных боксеров, смертная казнь или революция, то ее вообще не сдержать…
Даже не пытаясь бороться, Арталетов плыл по течению, стараясь, чтобы мостовая ненароком не ушла у него из-под ног. В противном случае толпа – это тысячеглавое и тысяченогое, бесформенное и безмозглое животное – легко втянула бы его и прошла, даже не заметив, по живому телу, будто по бездушному камню.
Вот и площадь с возвышающимся посредине эшафотом.
Георгий ожидал, что дощатую конструкцию хотя бы обтянут тканью, но казнили, увы, не особу королевской крови для которой приготовили бы алой бархат, и даже не высокопоставленного вельможу (для него бархат был бы черным), и поэтому помост сверкал свежим деревом. Королева-мать не поскупилась, повелев обновить старый, пропитавшийся кровью жертв помост для своего недруга.
«Неужели уже ничего нельзя сделать? – в отчаянии подумал Жора, но он был так прижат толпой к стене дома, врезавшейся ему в бок какой-то острой архитектурной деталью, что и мечтать не стоило. – Тогда, может быть, просто уйти отсюда…»
Вот если бы сейчас пару верных друзей вроде Цезаряна и Фридриха, да подскакать галопом к эшафоту, давя копытами праздных зевак…
– Не желаете пирожок, сударь? – раздалось над самым ухом, и, оглянувшись, путешественник увидел симпатичную торговку средних лет с поднятым над головой лотком. – Вкусные пирожки, сударь! Всего по лиарду штука…
– О-о-о!.. – простонал Арталетов, отворачиваясь.
– Ничего не дорого, – слегка обиделась коммерсантша. – Обычно, конечно, по поллиарда, но сегодня такой день… Нечего кочевряжиться, сударь. Вам какой? С ливером или с капустой? А еще есть с новомодным заморским фруктом, картоплей именуемым…
– Едут! Едут! – поднялся вокруг шум. – Повозка выехала на площадь!
«Бедный, бедный Леплайсан…»
Георгий не хотел смотреть, но глаза, помимо его воли, не отрывались от помоста, на который только что легко взбежала знакомая фигура в черном плаще и тут же отвесила глубокий поклон взорвавшейся рукоплесканиями толпе. Казалось, прославленный актер собрался здесь повеселить шутками толпу, то и дело отвечавшую ему громом аплодисментов и хохотом. На фоне Леплайсана даже палач казался каким-то инородным телом, соринкой в глазу. Особенно его длинный двуручный меч, отсюда, издали, выглядевший безобидной булавкой.