«Все, все, заглянуть еще к Людовику с корзиной снеди, отужинать, напомнить о коте – и думать, думать, думать… Эх, собрать бы все мои „отражения“, договориться и вместе освободить шута прямо на Гревской площади! Только вот как все это сделать?..»
Жора поймал себя на мысли, что давно уже слышит какой-то звук, идущий из кармана, в котором лежит «хрономобиль». Не то жужжание, не то потрескивание…
Извлеченный на свет Божий прибор вел себя не так, как обычно. Он заметно нагрелся, по поверхности то и дело пробегали холодные сеточки разрядов, ощутимо покалывающие пальцы.
Дунул порыв ледяного ветра, и Арталетов втянул голову в плечи. Он судорожно оглянулся и обмер.
Окружающее тоже заметно преобразилось.
Небо уже не было ни голубым, ни по-ночному темным. Оно приобрело какой-то странноватый ультрамариновый оттенок, который иногда бывает перед закатом. Но тогда зеленеет лишь узкая полоска между оранжевым горизонтом и темно-фиолетовым бархатом ночного неба, а теперь этот изумительный колер покрывал весь небесный свод.
У деревьев более-менее различались лишь ствол и крупные ветви, кроны же превратились в туманные облака, поляна – в бушующее море. Ветер обдавал то тропической жарой, то арктическим холодом.
«Все, светопреставление началось! – ужаснулся Георгий. – Доигрался!..»
Только теперь он понял, что жужжание издают настроечные колесики «хрономобиля», вращающиеся сами собой с огромной скоростью. Попытался притормозить одно и взвизгнул от боли: бешено крутящийся «верньер» глубокой насечкой стесал кожу до самого мяса, словно фреза…
«Остановить! Любой ценой остановить! – ломая ногти и сдирая до крови кожу, пытался затормозить стремительное вращение путешественник. – Любой ценой…»
* * *
Нагруженный корзиной с припасами, Георгий брел по улицам ночного Парижа, неузнаваемый в одеянии бенедиктинского монаха. Его могла выдать лишь шпага, чуть-чуть приподнимающая длинный подол грубой рясы, но кто в большом городе станет приглядываться к бедному служителю Бога?
Тем более что всяческие переодевания тогда были в ходу.
Герцог мог поспешать к своей возлюбленной в плаще студента, аббат – в мундире швейцарского гвардейца. Даже король любил побродить среди горожан в каком-нибудь скромном облике – что же говорить о его подданных? Поэтому те редкие прохожие, что замечали кончик дворянского оружия понимающе отводили глаза…
Чудом затормозив «хрономобиль», Арталетов больше не решался на необдуманные прыжки, предпочитая на этот раз попытаться проникнуть к узнику обычным способом. А что? Леплайсан был настолько популярен в Париже и окрестностях и, по слухам, в его темнице с момента заточения побывало столько народу (и дамы тоже, да-да-с!), что на скромного «монаха» с корзиной продовольствия никто и не взглянет… Особенно если в кармане стражников зазвенит чистым звоном небольшая мзда.