– Что не сходится? – обреченно вздохнул авторитет.
– Между двадцать пятым июня и седьмым июля двенадцать дней, а не тринадцать. В декабре-то тридцать один день, в июне – тридцать.
– Да… Действительно, почему? – уважительно глянул Геннадий Игоревич на соратника, настолько неожиданно блеснувшего интеллектом.
– За каждый век набегает по одному дню, – устало сообщил Дмитрий Михайлович. – Поэтому к датам двадцатого века добавляем тринадцать, девятнадцатого – двенадцать, восемнадцатого – одиннадцать…
– Хватит, хватит… Тогда все в порядке. Да у вас не машина, а просто клад, Дмитрий Михайлович! Такая точность меня вполне устраивает. И, говорите, можно в любую точку пространства?
– Плюс-минус километр…
– У-у-у… Это хуже… Но ничего – подходит. Итак, проверку, думаю, можно считать успешной. Реальную эксплуатацию вашего чуда техники начнем недельки через две: нужно еще экипировочку подобрать, людишек натаскать… Возьметесь, Георгий Владимирович?
Жора молчал. Он уже примерно понимал, для чего уголовнику понадобилась такая точность…
– Молчите? Как хотите. Два раза предлагать не буду. Ну, вы еще подумайте… А пока… А пока…
Авторитет задумался.
– А пока хотелось бы чего-нибудь для души. Вы, господин Арталетов, вроде бы частый гость во Франции шестнадцатого века?
– Если два визита можно назвать этим словом, то да, – не стал спорить с очевидным Георгий.
– Чудненько. Знаете ли, всегда мечтал побывать именно в этом времени и месте. Дюма-отец, королева Марго, шпаги, колеты, веера… Не согласитесь ли немножко побыть моим гидом?
– Почему бы нет… У меня там, кстати, остались незавершенные дела.
– Ну, о делах потом. Сперва я хочу побывать там просто так – туристом. В современном Париже я бывал, интересно бы сравнить. Да и поглядеть, что старик Дюма наврал, а что описал точно.
– Как прикажете. Получите истинное удовольствие, ручаюсь.
– В самом деле? Тогда немедленно в путь! Та машина, с которой вас сняли, вроде бы настроена на это время?
Горенштейн пожал плечами:
– Естественно.
– Восхитительно! Найдется в вашей костюмерной наряд на меня и двух моих оболтусов? Сильвер остается тут за главного…
Здесь он получил все, что ему причиталось.
Мистер Уильям Бонс, штурман
– Б-р-р… Вот это полет!
Действительно, полет оказался еще тот. Не зря, видно, предупреждал Горенштейн, что четыре человека, да еще такой комплекции, на одну машину – почти предел. Впечатления можно сравнить с теми, которые бывают у воздухоплавателя, застигнутого в воздухе десятибалльным штормом.
Жора потряс из стороны в сторону головой, в которой, казалось, что-то перекатывалось, и только после этого открыл глаза.