– Истинно так, – отвечал конунг. – Зачем трогаешь мою рану, скальд?
Эйстейн помолчал, потом вытащил из-за пазухи серебряный браслет и показал его конунгу.
– Не расскажет ли он тебе о чём-нибудь?
Торгрим долго разглядывал блестящую змейку…
Наконец сказал:
– Любой кузнец мог бы сделать подобное, не только мой сын.
Эйстейн спрятал браслет. Сходил туда, где лежала его постель, и принёс Торгриму шахматы, вырезанные из морёного дуба и моржового клыка.
– Тогда, может, эти шахматы окажутся разговорчивее, конунг?
На сей раз Торгриму хватило одного-единственного взгляда:
– Где ты взял это, скальд?
Эйстейн ответил:
– Мне подарил их Нидуд, вождь племени ньяров. Я гостил у него на празднике Йоль, и он многим раздавал тогда такие подарки. А его дочь Бёдвильд носила на руке кольцо, точь-в-точь как те, что я видел у жён твоих сыновей. А откуда попали к Нидуду все эти вещи, про то спрашивай его сам. Я сказал тебе всё, что знаю.
Долго не произносил ни слова безрадостный Торгрим конунг. И только к вечеру, когда погасли на юге бледные отсветы солнца, а сыновья, Слагфильд и Эгиль, возвратились с охоты, он вновь подозвал к себе Эйстейна. Он сказал:
– Я хочу спросить тебя, скальд, почему ты решил поведать мне о том, чего коснулись твои глаза?
Нидуд – могущественный вождь. Навряд ли ему понравится твоя поездка сюда…
Эйстейн ответил:
– Браги, Бог стихотворцев, влил в мои уста божественный мёд, и оттого-то мои мысли текут немного не так, как у тех, кто этого мёда не пробовал. Брось меня в оковы, и я открою рот лишь затем, чтобы вырваться на свободу… Мало нравится мне, конунг, когда соловья заставляют петь, посадив его в железную клетку. И даже если поёт он руками, а не языком!
Осели и рассыпались сугробы, вздулась и забурлила тихая речушка, падавшая в море недалеко от двора конунга ньяров.
И вместе с молодой травой, разодетые так, что любо-дорого было взглянуть, явились, перевалив через горный хребет, долгожданные сваты. И с ними Рандвер.
Нидуд встретил их радостно. Переговорил со сватами и велел готовиться к весёлому пиру. А пока пир собирали, приказал позвать к себе дочь.
Бёдвильд вошла, и сердце забилось, как морская птица, упавшая на камни со стрелой в белом крыле…
Нидуд улыбнулся её волнению. Он сказал:
– Скоро покинешь меня, Бёдвильд. Придется мне видеть тебя реже, чем я привык.
Она ответила и с удивлением услышала собственный голос:
– Я не хочу покидать тебя, отец мой конунг… вели мне остаться!
Многие девушки говорят так на пороге замужества. Нидуд привлек её к себе:
– Знаю, любишь меня. Рандвера будешь любить ещё сильнее. Он в золото оденет тебя с ног до головы.