Альбедо скрестил руки на груди и процедил сквозь зубы:
– Да вы никак бредите?!
– Но после Падения, – не сдавалась Энея, – Центр забеспокоился. Атака Мейны Гладстон на порталы заставила вас задуматься, хотя урон, нанесенный вашей мегасфере, был не столь уж велик. Вы решили рассредоточиться еще больше. Умножить число ИскИнов, миниатюризировать элементы памяти и непосредственно паразитировать на человеческих нервных сетях…
Альбедо повернулся к ней спиной и дал знак ближайшей Немез.
– Она бредит. Зашей ей рот.
– Нет! – приказал кардинал Лурдзамийский. Глаза его горели пристальным вниманием. – Не трогать, пока я не прикажу!
Немез по правую руку от Энеи уже взяла иголку и моток суровых ниток. Теперь бледная темноволосая женщина остановилась и взглянула на Альбедо в ожидании инструкций.
– Подожди, – велел советник.
– Вы хотели перейти к более непосредственному нейропаразитизму, – продолжила Энея. – И теперь миллиарды ИскИнов Центра – каждый! – преобразован в отдельную матрицу-крестоформ и присосался непосредственно к человеку-носителю. Каждый из индивидуумов Центра имеет сейчас собственного носителя и может распоряжаться его жизнью и смертью по собственному усмотрению. Вы по-прежнему подключены к старым инфосферам, вы подключены к новым мегасферным узлам двигателей Гидеона, но вы упиваетесь предельной близостью к источнику питания…
Запрокинув голову, Альбедо расхохотался, демонстрируя идеально ровные зубы. Потом, обернувшись к трем голограммам, развел руками.
– Замечательная забава! – Он все еще смеялся. – Вы затеяли все это, чтобы допросить ее, – он обвел холеной рукой интерьер каземата и указал на железную крестовину, на которой распяли Энею, – а в результате слушаете фантазии какой-то девчонки. Чушь несусветная! Но восхитительно забавная.
Кардинал Мустафа, кардинал Лурдзамийский и монсеньор Одди чутко внимали словам советника Альбедо, но голографические пальцы каждого касались голографической груди.
Изображение кардинала Лурдзамийского встало с кресла и прошествовало к краю решетки. Иллюзия присутствия была настолько безупречна, что слышался даже негромкий шелест наперсного креста, покачивающегося на перевитом золотой нитью алом шелковом шнурке. Чтобы отвлечься от боли, пульсирующей в искалеченных руках, Энея сосредоточила внимание на покачивающемся кресте и чистом шелковом шнурке. Чувствуя, как яд словно метастазы разрастающегося крестоформа потихоньку распространяется по всему телу, она усмехнулась. Что бы они тут ни учинили, клетки ее тела и крови никогда не примут крестоформ.