— Я не смею высказать мои мысли. Мария, Мария, вы простите меня? Простите меня?
Сзади скамейки две ручонки закрыли ее глаза и дрожащий от радости голос крикнул:
— Отгадай! Отгадай!
Она улыбнулась и откинулась к спинке, потому что Дельфина тянула ее, закрыв пальцами глаза, и Андреа определенно, со странной ясностью, видел, что эта легкая улыбка рассеяла первоначальное сумрачное выражение этих уст, изгладила малейший след, который мог ему показаться знаком согласия или признания, отогнала всякую неясную тень, которая могла превратиться в его душе в искру надежды. И оказался в положении человека, обманутого чашей, которую он считал почти полною, но в которой его жажда нашла только воздух.
— Отгадай!
Дочь осыпала крепкими и быстрыми поцелуями голову матери в каком-то исступлении, может быть делая ей несколько больно.
— Знаю кто, знаю кто — ты, — говорила мать. — Пусти же.
— А что ты мне дашь, если пущу?
— Все, что хочешь.
— Хочу лошадку, чтобы отвезти плоды домой. Поди, посмотри, сколько их!
Обогнула скамейку и взяла мать за руку. Она поднялась как-то с трудом; и уже на ногах много раз моргнула глазами, как бы стараясь отогнать ослепление. Андреа тоже поднялся. И они оба пошли за Дельфиной.
Ужасное создание сняло плоды почти с половины рощи. На низких кустах не оказывалось ни одной ягоды на ветках. Она воспользовалась бог весть где найденной тростью и собрала поразительное количество ежовки, свалив ее в конце концов в одну кучу, похожую на кучу горящих углей из-за яркой, в сравнении с темной, почвой окраски. Кисти цветов не привлекали ее: они висели, белые, розовые, желтоватые, почти прозрачные, нежнее кисти акации, изящнее ландышей, погруженные в расплывчатый свет, как в прозрачное, с запахом амбры, молоко.
— Ах, Дельфина, Дельфина! — воскликнула Донна Мария при виде этого опустошения. — Что ты наделала?
Девочка смеялась, счастливая, перед этой красной пирамидой.
— Тебе придется все это оставить здесь…
— Нет, нет…
Сначала она не соглашалась. Потом раздумала, и почти про себя, со сверкающими глазами, сказала:
— Придет лань и съест.
Возможно, она видела где-нибудь поблизости прекрасное животное, на свободе разгуливающим по парку, и мысль, что она собрала для нее пищу, успокоила ее и зажгла воображение, уже знакомое со сказками, где лани добры и могущественны, и лежат на атласных подушках и пьют из сапфировых чаш. И она замолчала, погруженная в мысли, может быть уже видя, как милое животное поедает ежовку под цветущими растениями.
— Пойдемте, — сказала Донна Мария — уже поздно. Держа за руку Дельфину, она шла под цветущими деревьями. На опушке леса остановилась, всматриваясь в море.