– А почему? Потому что все твои шестьдесят четыре искусства, Фрэнсис, – всего лишь теория вроде познаний в кулинарии?
Он безжалостно оттолкнул ее. Она наткнулась на низкую скамью и села. Не разжимая рук, он опустился перед ней на колени, и его глаза оказались напротив ее глаз.
– А теперь скажи мне правду, Фрэнсис. Какого милосердия ты ждешь от меня, если сама отказываешь мне в нем? Было ли это все лишь заученными уроками: цветы, запахи, зеркала, проглатывающие меня и заставлявшие ощущать, что я в каком-то бреду занимаюсь любовью с тысячами женщин… твои укусы и поцелуи… все эти невозможные вещи, что ты проделывала с моим телом? Это был просто героический поступок? Ты когда-нибудь знала мужчину? – Его ярость была подобна молнии, прорезающей темные тучи. – Ради всего святого, скажи мне: ты была девственницей?
Она отвернулась, избегая его пожирающего взгляда.
– Ты же известный распутник. Как ты сам думаешь? Губы Найджела исказились от ярости.
– Откуда мне, черт побери, знать? Даже в худшие времена девственницы были не в моем вкусе. Проклятие! Неужели Лэнс не догадался спросить, прежде чем толкнуть тебя ко мне в постель?
Она прикусила губу, изо всех сил сдерживая слезы.
– Ты убьешь его?
Он встал, возвышаясь над ней, подобно мрачному ангелу мщения.
– Лэнса? Господи, за что? Совершенно очевидно, что это проделки Катрин, чтобы получить еще одно оружие против меня. Это возымело действие. Боже милосердный! Если мне и следует кого-нибудь убить, то только русскую княгиню Катрин. Скажи мне правду, Фрэнсис!
– Какое это имеет значение? – спросила она сквозь слезы, предательски катившиеся по щекам. – Какое это имеет значение? Я не должна была этого делать.
Найджел был не в силах пошевелиться. У него было такое чувство, словно что-то разбилось у него в душе. Гнев угас, как лишенный притока воздуха огонь, и в сердце остался лишь один пепел. Когда Фрэнсис заплакала, он опустился рядом с ней на скамью. Она всхлипывала, уткнувшись лицом в его разорванную рубашку. Она оказалась девственницей. В глубине души он с самого начала подозревал это. Он догадывался, но отбросил свои догадки прочь.
Она была обычной английской девочкой, у которой злодеи убили отца, оставив ее одну среди чужих. Ее лишили невинности, рассказывая и показывая такое, что повергло бы в шок самого грязного развратника. Ее обучили освященной веками чувственности, но она не познала ее сама, своим собственным телом – пока не принесла себя в жертву ему. Она боялась. Осыпая его цветами, она испытывала страх. Неудивительно, что она оставалась холодной и не могла ответить на его чувства. Боже мой! Боже мой! Знала ли Катрин, какой изощренной окажется ее месть?