Попал Джеймс в эту коммунальную недосноску случайно. Поезд, которым ехал Джеймс из Москвы в якобы Хабаровск, прошел Свердловск поздно ночью. Вскоре разведчик накинул пальто, чтобы чемоданчик поудобнее вынести, да и ночи очень уж холодные стали, и вышел в тамбур покурить, — читинский хозяйственник оказался некурящим, так что повод имелся всамделишный. Быстро отворив наружную дверь вагонным ключом-трехгранкой, он прыжком вылетел из поезда, описал дугу метров в двести и вцепился в верхушку громадной, омерзительно колючей ели. Скорее всего, до утра сосед его не хватится, а то и завтра не сразу розыски начнет, не в его это интересах — лишиться отдельного купе. Лучше бы, конечно, доехать до Иркутска, оттуда уже пробираться назад — но на такие ходы у Джеймса не было ни времени, ни денег. Джеймс разжал исколотые руки и тихо слетел на совсем раскисшую землю. Ноги вязли в ней почти по щиколотку, но Свердловск был рядом, и, плюнув на все, Джеймс побрел в сторону города.
До утра мотался он по темным и грязным улицам, как рассвело — пошел есть пельмени в пельменную, хотя желудок, без того попорченный в юности жуткой кормежкой в румынской армии, уже начинал побаливать от советских «деликатесов». Пытался по плохонькому плану, никого не расспрашивая, понять где находится нужная ему Восточная улица. Днем, изнемогая от простудной жажды спиртного, опять ел пельмени, уже в другой пельменной. Вечером снова ел пельмени. В третьей пельменной, конечно. И желудок Джеймса взбунтовался: в приступе неукротимой рвоты кинулся разведчик за какой-то недоломанный дощатый забор, там, скрючившись, освободился и от третьих пельменей, и от вторых, и, похоже, даже от первых. Потом огляделся и подивился схожести того дома, который был недоломанным забором огорожен, с тем, московским, «где еще эти двое любовь делали», как подумал Джеймс, — и решил разведать, что это за везение такое ему на дома, предназначенные к сносу. Пользуясь темнотой, обошел дом, заглядывая в окна, удивляясь, что тут кто-то живет. Потом ощутил легкость во всем теле, происшедшую от полнейшего — посредством рвоты — очищения души, облетел дом, заглядывая в окна второго этажа. Понял, что живут здесь, так сказать, советские хиппи, — лишь очень и очень не скоро из случайных разговоров уловил он, что называется все это безобразие «капитальный ремонт». Живут здесь человек десять-двенадцать, мужчины и женщины, иногда парами, чаще поодиночке, подальше друг от друга. Пустых комнат оказалось не перечесть, иные даже с выходами на лестницу. Не веря удаче, влетел Джеймс в битое окно на втором этаже, выбрал комнатку возле бывшей коммунальной кухни — чтобы возле черного хода быть, на случай нелетной погоды. Завернулся в пальто, чемоданчик под голову сунул. Так устал, что даже под утро никакая баба не приснилась.