«Друзья!» смиренно им ответствует старик:
«К трудам от мягких я ногтей моих привык.
Но часто не себе я только в век свой сеял,
Не одного себя я в жизнь мою лелеял;
И труд тот был всегда по сердцу моему,
Где видел пользу я не мне лишь одному.
Чему же вам дивиться?
Садя теперь, и той я мыслью веселюсь,
Что если тени сих деревьев не дождусь,
То внук мой некогда их тенью прохладится.
Да льзя ли и за то ручаться наперед,
Кто здесь из нас кого переживет:
Смерть смотрит ли на молодость, на силу
Иль на пригожство лиц?
Ах! сколько в старости прекраснейших девиц
И крепких юношей я проводил в могилу!..
Не смейтеся!.. а может быть,
Вам прежде моего лежать в земной утробе!..
И может быть, на вашем сидя гробе,
Придется несколько зарей мне проводить».
Как напрорек старик, так точно после было;
Один из них в торги пошел на корабле;
Улыбкой счастие сперва ему польстило;
Но бурею корабль разбило:
Надежду и пловца, — все море поглотило;
Другой, за славою гонясь, в чужой земле
Пал в брани — в честь себе, а матери — к страданью;
А третий в жаркий день холодного испил
И занемог; быть может, жив бы был,
Но добрый врач его поторопил
Последнею природе данью.
Наш старичок на гробе их
Оплакал всех троих.